392 школа кировского района: Добро пожаловать

Энциклопедия русского и славянского языков. Миф и легенда, 1998, с.392 | Славяне

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 11 по 22 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Page 26 не отображается в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 30 по 36 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 48 по 55 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 62 по 67 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 72 по 75 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 80 по 102 не отображаются в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 113 по 122 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 126 по 129 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 151 по 184 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 200 по 279 не отображаются в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 298 по 339 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 350 по 361 не отображаются в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 365 по 378 не отображаются в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 384 по 388 не показаны в этом предварительном просмотре.

Mariinsky Ballet привезет в Район Залив свое очень уж однообразное «Лебединое озеро». – The Mercury News

В сезон, наполненный заманчивыми помолвками, любители танцев в районе залива могут рассчитывать на осенний сезон, отмеченный важными событиями, премьерами и ожидаемыми дебютами компаний, предлагающих широкий спектр танцевальных стилей.Несмотря на то, что некоторые из крупных танцевальных коллективов области, включая San Francisco Ballet и Ballet San Jose, не открывают свои сезоны до декабрьского времени «Щелкунчик», есть из чего выбрать:

Создание водородной бомбы: Родос, Ричард: 9780684824147: Амазонка.com: Книги

«Родос – скрупулезный ученый, но его история так же захватывающая, как и любой триллер-неизвестность, изобилующая очаровательными и причудливыми персонажами, экзотическими местами и сюжетом, висящим на утесе. И все это правда. »- Пол Прейс, Сан-Хосе Mercury News

« Книга огромного диапазона…. опирается на огромное количество источников, совмещая предыдущие исследования с обилием свежего материала … Родс пишет с острым чутьем на анекдоты, характер и политический контекст … Холодная война ». – Дэниел Дж. Кевлес, The New York Times Book Review

« Эта самая полезная книга уникальна мрачным величием своего объема, богатством и оригинальностью содержания, а также его глубиной и глубиной. гуманное понимание »- Лома Арнольд, Nature

« [Темное Солнце] демонстрирует те же амбиции; литературное мастерство; неустанные исследования; талант к портретной живописи; понимание связи между наукой, войной и политикой; готовность противостоять крупным историческим вопросам; и здравое суждение, которое отличало книгу Ричарда Роудса 1988 года « Создание атомной бомбы». Но это более важный том не только из-за его влияния на то, как мы думаем о полувековой мировой истории, но и потому, что водородная бомба продолжает бросать тень на мир сегодня »- Майкл Бешлосс, Лос-Анджелес Анджелес Таймс

Ричард Роудс – автор множества книг и лауреат Пулитцеровской премии, Национальной книжной премии и премии Национального круга книжных критиков. Он окончил Йельский университет и получил стипендии от Фонда Форда, Национального фонда искусств, Мемориального фонда Джона Саймона Гуггенхайма и Фонда Альфреда П.Фонд Слоуна. Выступая в качестве ведущего и корреспондента документальных фильмов в сериалах Frontline и American Experience на общественном телевидении, он также был приглашенным научным сотрудником в Гарварде и Массачусетском технологическом институте и является филиалом Центра международной безопасности и сотрудничества Стэнфордского университета. Посетите его сайт: RichardRhodes.com

«Запах ядерного порошка»

В начале января 1939 года, за девять месяцев до начала Второй мировой войны, письмо из Парижа предупредило физиков Советского Союза о потрясающих новостях, которые получили немецкие радиохимики. открыл фундаментальную новую ядерную реакцию.Бомбардировав уран нейтронами, французский физик Фредерик Жолио-Кюри написал своему ленинградскому коллеге Абраму Федоровичу Иоффе, что самый тяжелый из природных элементов распался на два или более фрагмента, которые отталкивались друг от друга с огромной энергией. Было уместно, что первое сообщение об открытии, которое бросит вызов доминирующей политической системе мира, должно было поступить в Советский Союз из Франции, страны, для которой царская Россия стремилась получить культуру и технологии. На семинаре в институте Иоффе в Ленинграде письмо Жолио-Кюри великому старцу русской физики «получило бешеный резонанс», сообщает протеже одного из участников.«Первые сообщения об открытии деления … поразили нас», – вспоминал в старости советский физик Георгий Флеров. «… В воздухе пахло ядерным порохом».

Сообщения в британском научном журнале Nature вскоре подтвердили немецкое открытие, и повсеместно начались исследования ядерного деления. Эта новость пришла в Советский Союз на благодатную почву. Интерес россиян к радиоактивности восходит к моменту ее открытия на рубеже веков.Владимир Вернадский, русский минералог, сказал Российской академии наук в 1910 году, что радиоактивность открыла «новые источники атомной энергии … в миллионы раз превосходящие все источники энергии, которые предполагалось человеческим воображением». В 1910 году геологи академии обнаружили богатую жилу урановой руды в Ферганской долине в Узбекистане; частная компания добывала урану в Тюя-Муюне («Верблюжья шея») до 1914 года. После Первой мировой войны Красная Армия захватила остатки добычи урана и ванадия.Остатки содержали ценный радий, который естественным образом превращается из урана в результате радиоактивного распада. Советский радиохимик Виталий Григорьевич Хлопин добыл несколько граммов радия для медицинских целей в 1921 году.

В 1895 году в мире было всего около тысячи физиков. Работа в этой новой научной дисциплине была сосредоточена в Западной Европе в первые годы двадцатого века. век. Здесь учился ряд российских ученых. Карьерная подготовка Абрама Иоффе включала исследования в Германии с лауреатом Нобелевской премии Вильгельмом Рентгеном, первооткрывателем рентгеновских лучей; Вернадский работал в Институте Кюри в Париже.Выдающийся венский физик-теоретик Пауль Эренфест преподавал в Санкт-Петербурге пять лет перед Первой мировой войной. В 1918 году, в разгар революции в России, Иоффе основал в Петрограде новый Физико-технический институт. Несмотря на тяжелые условия – химик Н. Н. Семенов еще в 1921 году описывает «везде голод и разруха, никаких приборов и оборудования» – «Физтех» быстро стал национальным центром физических исследований. «Институт был самым привлекательным местом работы для всех молодых ученых, которые хотели внести свой вклад в новую физику», – сказал советский физик Сергей Э.- вспоминает Фриш. «… Иоффе был известен своими современными идеями и толерантными взглядами. Он охотно брал в штат начинающих физиков, которых считал талантливыми … Все, что для него было важно, – это преданность науке». Команда, которую собрал Иоффе, была настолько молодой и энергичной, что старшие по прозвищу Физтех прозвали «детский сад».

В течение первого десятилетия своего существования Физтех специализировался на изучении высоковольтных электрических эффектов, практических исследованиях в поддержку стремления нового коммунистического государства к электрификации страны – успех социализма, как неоднократно заявлял Ленин, будет достигнут благодаря электроэнергии. .После 1928 года, изгнав своих соперников и укрепив свое правление, Иосиф Сталин обнародовал первый из серии жестоких пятилетних планов, в которых оборванные крестьяне были вынуждены скупать пайки, создавая монументальные гидроэлектрические моллюски, чтобы использовать дикие реки России. «Сталинский реализм был резким и лишенным иллюзий», – комментирует Ч. П. Сноу. «Он сказал, что после первых двух лет индустриализации, когда люди умоляли его действовать медленнее, потому что страна не могла этого вынести:

Снижение темпов означало бы отставание; а тех, кто отстает, бьют.Мы не хотим быть побежденными. Нет, не хотим. Старую Русь беспрерывно били за отсталость. Ее били монгольские ханы, били турецкие беи, били шведские феодалы, били польско-литовские паны, били англо-французские капиталисты, били японские бароны, она били все – за отсталость. За военную отсталость, за культурную отсталость, за отсталость в сельском хозяйстве. Ее били, потому что бить ее было выгодно и безнаказанно.Вы помните слова дореволюционного поэта: «Ты беден и ты богат, ты силен и беспомощен, матушка Россия».

Мы на пятьдесят или сто лет отстаем от передовых стран. Мы должны преодолеть отставание за десять лет. Либо мы это сделаем, либо они нас раздавят.

Советские ученые чувствовали особую ответственность в такой отчаянной борьбе; тепло и свет, которые радиоактивные материалы, такие как радий, веками без ограничений генерируют, высмеивают их привилегированные позиции.Вернадский, основавший Государственный Радиевый институт в Петрограде в 1922 году, с надеждой писал в том году, что «совсем скоро человек получит в свое распоряжение атомную энергию, источник энергии, который позволит ему строить свою жизнь как ему нравится “. Мировые лидеры, такие как Эрнест Резерфорд из Англии, открывший атомное ядро, и Альберт Эйнштейн, который в своей формуле E = mc2, определил количество энергии, скрытой в материи, оспаривают такие оптимистические оценки. Ядра атомов содержат в себе гораздо больше энергии, чем вся падающая вода в мире, но настольные процессы, известные тогда тем, что высвобождают ее, потребляли гораздо больше энергии, чем производили.В 1931 году Физтех выделил из провинциальных институтов, прежде всего в Харькове и Свердловске; В 1932 году, когда открытие нейтрона и искусственной радиоактивности увеличило темпы исследования секретов атомного ядра, Иоффе решил направить часть усилий Физтеха именно на ядерную физику. Правительство разделило его энтузиазм. «Я пошел к Сергею Орджоникидзе, – писал много лет спустя Иоффе, который был председателем Высшего совета народного хозяйства, – поставил перед ним вопрос и буквально через десять минут покинул его кабинет с подписанным им распоряжением о назначении суммы. Я просил в институт.”

Руководить новой программой Иоффе выбрал Игоря Васильевича Курчатова, выдающегося двадцатидевятилетнего физика, сына геодезиста и учителя, родившегося в сосновом лесу Челябинской области Южного Урала в 1903 году. Курчатов был молод для этой должности, но был прирожденным лидером, энергичным и самоуверенным. Один из его современников, Анатолий Петрович Александров, вспоминает его характерное упорство:

Меня всегда поражало его огромное чувство ответственности, за что бы то ни было. проблема, над которой он работал, каковы бы ни были ее размеры.В конце концов, многие из нас небрежно и бессистемно относятся ко многим аспектам жизни, которые кажутся нам второстепенными. В Игоре Васильевиче не было такого отношения … [Он] вонзился в нас зубами и пил нашу кровь, пока мы не выполнили [свои обязательства]. При этом ничего педантичного в нем не было. Он бросался в дела с такой очевидной радостью и убежденностью, что в конце концов мы тоже увлеклись бы его энергичным стилем ….

Мы уже прозвали его «Генералом».«…

В течение года, оправдывая доверие Иоффе, Курчатов организовал и возглавил Первую Всесоюзную (т. Е. Всероссийскую) конференцию по ядерной физике с международным участием. Вместе с Абрамом Алихановым он построил небольшой циклотрон, который в 1934 году стал первым циклотроном, работающим за пределами лаборатории Беркли, штат Калифорния, изобретателя прибора Эрнеста О. Лоуренса. Он руководил исследованиями в Физтехе в 1934 и 1935 годах, в результате которых было опубликовано 24 научных статьи.

Курчатов был «самым живым из людей, – комментирует Александров, – остроумным, веселым, всегда готовым на шутку». Он был «долговязым юношей», пишет его ученик и биограф Игорь Н. Головин, но к 1930-м годам, выздоровев от туберкулеза, он развил «мощное телосложение, широкие плечи и вечно румяные щеки». «Такая милая душа», – написала ему знакомая англичанка, – «как плюшевый мишка, никто никогда не рассердится на него». По словам Сергея Фриша, он был красив – «молодой, гладко выбритый мужчина с сильным, решительным подбородком и темными волосами, стоящими прямо над его лбом.«Головин также упоминает живые черные глаза и отмечает, что Курчатов« работал усерднее, чем кто-либо другой … Он никогда не надувался, никогда не позволял своим достижениям вскружить голову ».

Когда Игорю было шесть лет, его отец, старший геодезист на государственной службе, получил сокращение зарплаты, чтобы переехать на запад за Урал из сельской Челябинской области в Ульяновск на Волге, где трое курчатовских детей могли посещать настоящую академическую гимназию . Три года спустя, в 1912 году, Старшая сестра Игоря Антонина заболела туберкулезом.Ради ее здоровья семья снова переехала в более мягкий климат Симферополя на Крымском полуострове. Переезд оказался безнадежной надеждой; Антонина умерла в течение шести месяцев.

Двое выживших детей Курчатовых – Игорь и его брат Борис, на два года младше, – процветали в Крыму. Оба мальчика хорошо учились в гимназии, играли в футбол, летом ездили за город с отцом в исследовательские экспедиции. Летом, когда ему было четырнадцать, Игорь управлял паровой молотилкой, собирая урожай пшеницы.Еще летом он работал разнорабочим на железной дороге.

Случайная встреча с Орсо Корбино Достижения современной инженерии воодушевила юную ученицу гимназии мечтать о карьере инженера. Итальянский физик косвенно повлиял на карьеру Курчатова в 1930-х годах, когда Корбино спонсировал римскую группу Энрико Ферми, которая исследовала недавно открытый феномен искусственной радиоактивности. Открытия римской группы вдохновят и поставят под вопрос исследования Курчатова «Физтех».

Великая война разорила семью Курчатовых. Игорь добавил к своему плотному графику вечернее профессиональное училище, получил квалификацию машиниста и подрабатывал в механическом цехе, получая только пятерки – прямые пятерки – в течение последних двух лет в гимназии .

После революции, в 1920 году, когда ему было семнадцать лет, Курчатов поступил на физико-математический факультет в Крымский государственный университет, он был одним из семидесяти студентов недавно национализированного университета.В университетской библиотеке не было иностранной литературы по физике, датированной 1913 годом, и не было учебников, но ректор школы был выдающимся химиком и сумел привлечь ученых с национальной репутацией для чтения лекций, в том числе Абрама Иоффе, физика-теоретика. Яков И. Френкель и будущий лауреат Нобелевской премии по физике Игорь Э. Тамм.

После войны и революции еды было еле-еле. После полуденных лекций студенты Крымского государственного университета получили бесплатную трапезу из рыбного супа, сгущенного из ячменя, такого кремня, что они прозвали его «шрапнелью».«Работа ассистентом в физической лаборатории летом 1921 года порадовала Курчнатова отчасти потому, что принесла ему дополнительный паек в 150 граммов – около пяти унций – хлеба насущного.

Курчатов закончил четырехлетний университетский курс Он решил подготовить диссертацию по теоретической физике, потому что университетская лаборатория не была достаточно оборудована для оригинальной экспериментальной работы; он защитил диссертацию летом 1923 года. Его профессор физики, который уезжал работать в институт в г. Баку пригласил нового выпускника присоединиться к нему.С детства увлеченный кораблями и морем, Курчатов предпочел поступить на курс морского инженера в Петрограде. Он пережил зимнюю нехватку ресурсов из-за сильного северного холода, зарабатывал себе на жизнь в качестве наблюдателя в физическом отделе метеостанции, спал на столе в неотапливаемом приборном корпусе в огромной черной шубе. «Это не та жизнь, в которой я живу», – писал он той зимой своему другу, нехарактерно подавленный, – «это ржавая жестяная банка с дырой в ней.«Но директор станции поставил перед ним реальные задачи, включая измерение альфа-радиоактивности свежевыпавшего снега, и эта работа, наконец, принесла ему пользу в области физики. Он вернулся в Крым в 1924 году, чтобы помочь своей семье – его отец был осужден. к трем годам внутренней ссылки – а затем присоединился к своему бывшему учителю в Баку.

Тем временем Иоффе заметил один из одноклассников Курчатова по физике, его будущий шурин Кирилл Синельников, и принял его приглашение работать в Физтех.Синельников рассказал директору института о своем талантливом друге. Пошел еще одно приглашение. Курчатов вернулся в Ленинград, на этот раз, чтобы заняться делом всей своей жизни. (Он женился на сестре Синельникова Марине в 1927 году.)

Курчатов быстро произвел впечатление на Иоффе. «Было почти обычным делом выгнать его из лаборатории в полночь», – вспоминает старший физик. В межвоенные годы Иоффе отправил двадцать своих подопечных за границу «в лучшие зарубежные лаборатории, где [они] могли познакомиться с новыми людьми и познакомиться [сами] с новыми научными методами».«Подобно молодому предпринимателю, слишком занятому, чтобы учиться в колледже, Курчатов никогда не находил времени для учебы за границей». Он все откладывал, пользуясь [этой возможностью], – добавляет Иоффе. эксперимент, который он предпочел поездке ».

Другие уехали и завоевали международную репутацию. Питер Капица изучал криогенику и сильные магнитные поля в Кембриджском университете и стал фаворитом Эрнеста Резерфорда, нобелевского лауреата новозеландского происхождения, который руководил Кавендишской лабораторией.там; Капица, в свою очередь, получил бы Нобелевскую премию. Так поступил бы теоретик Лев Ландау, работавший в тот период в Германии со своим молодым венгерским коллегой Эдвардом Теллером. Немецкий физик-эмигрант Рудольф Пайерлс вспоминает пешеходную экскурсию по Кавказу с Ландау после того, как Ландау вернулся домой, когда советский теоретик указал, что ядерная реакция, приводящая к вторичным нейтронам, если ее удастся найти, сделает возможным высвобождение атомной энергии … – «Замечательно ясное видение в 1934 году, – комментирует Пайерлс, – всего через два года после открытия нейтрона».«Менее бросающийся в глаза, но более прочно влияющий на советскую историю, Юлий Борисович Харитон, младший сын петербургского журналиста и актрисы МХАТ -« компактный, аскетически тонкий и очень бодрый », – описывает его друг. – работал в Физтехе над химическими цепными реакциями с Семеновым, их первооткрывателем, прежде чем получить докторскую степень по теоретической физике в Кавендише в 1927 году. Встревоженный растущими настроениями фашизма, которые он обнаружил в Германии на обратном пути, Харитон в двадцать четыре года организовал лаборатория взрывчатых веществ в новом Институте физической химии, дочернем предприятии Физтех.Это были лишь некоторые из талантливых протеже Иоффе.

Их таланты едва ли защитили их от Большого террора, который начался в Советском Союзе после убийства члена Центрального комитета Сергея Мироновича Кирова в декабре 1934 года, когда Сталин предпринял действия по устранению всей той власти, чья власть предшествовала введению им единоначалия. «Сталин убил основателей советского государства», – пишет высокопоставленный советский перебежчик Виктор Кравченко. “Это преступление было лишь небольшой частью более крупного кровопролития, в результате которого погибли сотни тысяч ни в чем не повинных мужчин и женщин.«По словам советского чиновника, в этой бойне были убиты не сотни тысяч, а миллионы:« С 1 января 1935 года по 22 июня 1941 года было арестовано 19 840 000 врагов народа. Из них 7 миллионов были расстреляны в тюрьмах, а большинство остальных умерло в лагере ». Советский генетик в изгнании Жорес Медведев отмечает, что« полный список арестованных ученых и технических экспертов наверняка исчисляется многими тысячами ». Харьков, где находился Кирилл Синельников. перешел к руководству высоковольтной лабораторией после учебы в Кембридже, потерял большую часть ее руководителей, хотя сам зять Курчатова был пощажен.

Британское королевское общество профинансировало для Питера Капицы дорогостоящую лабораторию в собственном специализированном здании во внутреннем дворе Кавендиша. Возможно, подозревая, что он намеревался бежать, советское правительство задержало его во время посещения дома летом 1934 года и запретило ему возвращаться за границу. Его задержание шокировало британцев, и какое-то время он был слишком подавлен, чтобы работать, но советское правительство купило его лабораторное оборудование в Кембридже и построило для него новый институт в Москве.(Разочарованный Капица был вынужден заказывать в Англии такие недоступные потребительские товары, как настенные часы, добавочные телефоны и дверные замки.) В конце концов он вернулся к работе, как писал нарком Вячеслав Молотов, «во славу СССР и для пользы. всех людей “. Датский физик Нильс Бор, посетив его в Москве в 1937 году, заметил, что «своей энергичной и могущественной личностью Капица вскоре завоевал уважение и доверие российских официальных кругов, и с самого начала Сталин проявил горячий личный интерес к усилиям Капицы. .«

Золотой плен Капицы еще не был террором, но ему понадобились все его связи, когда Лев Ландау был арестован в апреле 1938 года, осужден за« немецкий шпион »и отправлен в тюрьму, где он томился в течение года и заболел. Ландау работал в Институте физических проблем Капицы. Капица решил спасти его, пишет Медведев:

После короткой встречи с Ландау в тюрьме Капица сделал отчаянный шаг. Он предъявил Молотову и Сталину ультиматум: если Ландау не освободят немедленно он, Капица, уйдет в отставку со всех постов и уйдет из института…. Было ясно, что Капица имел в виду бизнес. Спустя короткое время с Ландау сняли все обвинения и отпустили.

В преклонном возрасте Эдвард Теллер назвал арест и тюремное заключение своего друга одним из трех первых факторов, повлиявших на его воинствующий антикоммунизм (двумя другими, по словам Теллера, были сам Большой террор и роман Артура Кестлера Тьма в полдень) : «Лев Ландау, с которым я опубликовал статью, был ярым коммунистом. Вскоре после возвращения в Россию он попал в тюрьму.После этого он уже не был коммунистом. «Коммунист он или нет, но Ландау продолжал работать в институте Капицы в Москве.

Даже Иоффе не избежал всеобщих мучений». Хотя большинство [советских] ученых осознавали важность работы в области науки и техники. В области ядерной физики, – пишет Александров, – руководство Академии наук СССР и Совнаркома считало эту работу не имеющей практического значения. Сам Физтех и Иоффе подверглись резкой критике на генеральном собрании Академии наук в 1936 г. за «потерю связи с практикой».«Когда Большой террор уничтожал жизни всех вокруг себя, советские физики, по понятным причинам, научились осторожности из таких обвинений». В те годы, – пишет дочь Сталина Светлана Аллилуева, – ни одного месяца не проходило спокойно. Все было в постоянном смятении. Люди исчезали, как тени в ночи ». Ее отец размышлял обо всем этом, сообщает историк Роберт Конквест:« Сталин лично приказал, вдохновил и организовал операцию. Он получал еженедельные отчеты … не только о производстве стали и урожаях, но и о количестве уничтоженных.«Выстрел в затылок в тюрьме на Лубянке, грузовики с телами в крематорий Донского монастыря, дымящийся пепел, заваленный в открытые ямы, и ямы, заасфальтированные. Это была эпоха, когда Осип Мандельштам перенес три года ссылки, а затем пять лет в лагере ГУЛАГ – пять лет, которые убили его – за то, что он написал стихотворение «Эпиграмма Сталина», самый жестокий портрет диктатора, который когда-либо придумал:

Наши жизни больше не чувствуют себя под ними.

В десяти шагах вы не слышите наших слов.

Но всякий раз, когда есть обрывок разговора

он обращается к кремлевскому горцу,

десять толстых червей его пальцы,

его слова как меры веса,

огромные смеющиеся тараканы на верхней губе,

блеск его сапог.

Окруженный отбросами боссов с куриными шеями

Он играет с подношениями полулюдей.

Один свистит, другой мяукает, третий сопит.

Он высовывает палец, и он один взрывается.

Он выковывает указы в ряд, как подковы,

один для паха, один для лба, виска, глаза.

Он катит казни на своем языке, как ягоды.

Он хотел бы обнять их, как большие друзья из дома.

Игорь Курчатов организовал первые советские исследования ядерного деления в Физтехе в первые месяцы 1939 года после письма Жолио-Кюри Иоффе и подтверждения открытия в научных журналах. Замечание Ландау Пайерлсу в 1934 году о вторичных нейтронах указывает на одно универсальное направление исследования: выяснение того, может ли реакция деления, которую может инициировать один нейтрон, высвободить не только горячие осколки деления, но и дополнительные нейтроны.Если это так, то некоторые из этих вторичных нейтронов могут перейти к делению других атомов урана, которые, в свою очередь, могут расщепить третьи. Если бы вторичных нейтронов было достаточно, цепная реакция могла бы стать самоподдерживающейся. В конце февраля группа Жолио-Кюри в Париже поставила эксперимент по поиску вторичных нейтронов; в апреле французы сообщили о 3,5 вторичных нейтрона на одно деление и предсказали, что уран, вероятно, будет цепной реакцией. Энрико Ферми, который сейчас находится в Колумбийском университете, спасаясь от преследований антисемитами (его жена Лаура была еврейкой), и венгерский физик-эмигрант Лео Сцилард, также временно работающий в Колумбии, вскоре независимо подтвердили образование вторичных нейтронов делением.На семинаре «Физтех» в апреле два молодых члена команды Курчатова «Физтех», Георгий Флеров и Лев Русинов, сообщили о схожих результатах – от двух до четырех вторичных нейтронов на одно деление. (В 1940 году Флеров и Константин А. Петржак совершили открытие мирового уровня, спонтанное деление урана, следствие естественной нестабильности урана и явление, которое окажется критически важным для регулирования контролируемых цепных реакций в ядерных реакторах. Перед молодыми россиянами удалось, американский радиохимик Уиллард Ф.Либби, позже лауреат Нобелевской премии, безуспешно пыталась продемонстрировать спонтанное деление двумя разными способами.)

Вниз по улице, в Институте физической химии, Юлий Харитон и выдающийся молодой коллега, теоретик Яков Б. Зельдович, начали изучать теорию деления. «Юлий Борисович отмечает любопытную деталь, – вспоминал Зельдович, – мы считали работу по теории деления урана вне официального плана института и работали над ней по вечерам, иногда очень поздно.«Зельдович был гениальным оригиналом -« не выпускник университета », – комментирует Андрей Сахаров, -« … в некотором смысле самоучка »- который получил степень магистра и докторскую степень», не заботясь о степени бакалавра. «Мы немедленно произвели расчеты ядерных цепных реакций, – вспоминает Харитон, – и вскоре поняли, что, по крайней мере, на бумаге возможна цепная реакция, реакция, которая может высвободить неограниченное количество энергии без сжигания угля или масло. Тогда мы отнеслись к этому очень серьезно.Мы также поняли, что бомба возможна ». Харитон и Зельдович доложили о своих первых расчетах на семинаре в Физтехе летом 1939 года, описывая условия, необходимые для ядерного взрыва, и оценивая его огромную разрушительную способность – одну атомную бомбу, – сказали они. их коллеги могут разрушить Москву.

Физик-теоретик Дж. Роберт Оппенгеймер в Беркли, Ферми, Сциллард, Пайерлс в Англии быстро пришли к аналогичным выводам. «Эти возможности были немедленно очевидны для любого хорошего физика», – комментирует Роберт Сербер.Но вскоре из работы Нильса Бора стало очевидно, что на пути создания бомб стояло серьезное препятствие: только один изотоп урана, U235, выдерживал бы цепную реакцию, а U235 составлял только 0,7% природного урана; остальные 99,3%, химически идентичные, составлял U238, который улавливал вторичные нейтроны и эффективно отравлял реакцию. Тогда стояли два сложных технических вопроса, которые необходимо было решить любой стране, предлагающей изучить возможность создания атомной бомбы: возможно ли достичь управляемой цепной реакции – построить ядерный реактор – с использованием природного урана в сочетании с какой-нибудь подходящий замедлитель, или нужно ли с большим трудом обогащать уран, содержащийся в уране по U235; и как отделить U235 от U238 в промышленных масштабах для использования в качестве топлива для бомб, когда единственным применимым различием между двумя изотопами была небольшая разница в массе.Обогащение и разделение представляли собой, по сути, идентичные процессы («отделенный» уран бомбового качества – это природный уран, обогащенный до более чем 80 процентов по U235), и для них использовалось такое же массивное и дорогое оборудование, которое никто еще не знал, как построить; а реактор, работающий на природном уране, если он будет работать, может оказаться несложным делом.

Харитон и Зельдович подошли к этим вопросам из первых принципов, тщательно просчитывая то, что невозможно, а что может быть.В первой из трех новаторских статей, опубликованных в Российском журнале экспериментальной и теоретической физики в 1939 и 1940 годах (статьи, которые остались незамеченными за пределами Советского Союза), они продемонстрировали, что цепная реакция на быстрых нейтронах невозможна в природном уране. Следовательно, для создания урановой бомбы необходимо разделение изотопов.

Вторая, более длинная статья, представленная несколькими неделями позже, 22 октября 1939 г., развила важные основные принципы физики реакторов.Харитон и Зельдович правильно определили критическое узкое место, которое экспериментаторам придется обойти, чтобы построить работающий реактор на природном уране. Визуализируйте случайный нейтрон в массе природного урана, который обнаруживает ядро ​​U235, входит в него и вызывает его деление. Два образовавшихся осколка деления разлетаются; через долю секунды они выбрасывают два или три вторичных нейтрона. Если эти быстрые вторичные нейтроны столкнутся с другими ядрами U235, они продолжат и увеличат цепочку делений.Но в массе природного урана гораздо больше U238, чем U235, что делает столкновение с ядром U238 более вероятным, а U238 имеет тенденцию захватывать быстрые нейтроны. Он особенно чувствителен к нейтронам, движущимся с критической энергией, двадцать пять электрон-вольт (эВ), чувствительность, которую физики называют «резонансом». С другой стороны, U238 непрозрачен для медленных нейтронов. Таким образом, чтобы создать реактор, как поняли Харитон и Зельдович, необходимо было бы быстро замедлить быстрые вторичные нейтроны от деления U235 ниже резонанса U238 в двадцать пять эВ.Они предложили способ сделать это, заставив нейтроны отдавать часть своей энергии, отталкивая их от ядер легких атомов, таких как водород. «Чтобы осуществить [цепную] реакцию [в природном уране], – писали они, – необходимо сильное замедление нейтронов, которое может быть практически достигнуто добавлением значительного количества водорода».

Самый простой способ смешать уран с водородом – приготовить суспензию – гомогенную смесь – природного урана и обычной воды.Но Харитон и Зельдович продемонстрировали в этой второй статье, что такая смесь не будет поддерживать цепную реакцию, потому что водород и кислород также захватывают медленные нейтроны, а в реакторе, работающем на природном уране, такой захват вычитает слишком много нейтронов из смеси. Из этого вывода следовали важные следствия. Один из них заключался в том, что вместо водорода в обычной воде, по-видимому, необходимо было бы использовать тяжелый водород – дейтерий, h3 или D, изотоп водорода с меньшим аппетитом к нейтронам, чем обычный водород, – возможно, в виде редких и дорогих тяжелых металлов. вода.(В обзорной статье, опубликованной в 1940 году, Харитон и Зельдович предложили углерод и гелий в качестве других возможных замедлителей, оба материала, которые позже доказали свою эффективность.) В качестве альтернативы, писали два советских физика, «другая возможность заключается в обогащении урана изотопом. 235. ” Они подсчитали, что природный уран с обогащением от 0,7% по U235 до 1,3% по U235 будет работать в гомогенном растворе с обычной водой.

В третьей статье, представленной в марте 1940 года, Харитон и Зельдович определили два естественных процесса, которые позволили бы легко и «полностью безопасно» инициировать цепную реакцию в ядерном реакторе и управлять ею.Процесс деления нагреет массу урана и вызовет его расширение, что, в свою очередь, увеличит расстояние, которое нейтроны должны будут пройти, чтобы вызвать дополнительное деление, и, следовательно, замедлит цепную реакцию, позволяя массе урана остыть и цепная реакция для ускорения. Этим собственным колебанием можно управлять, увеличивая или уменьшая объем урана. Другой естественный процесс – запаздывающие нейтроны, выделяющиеся при делении, которые «значительно увеличивают» период колебаний, впоследствии оказался более значимым для управления реактором.(Очевидно, критики в советском научном сообществе сделали безопасность объектом нападок; в этой третьей статье Харитон и Зельдович яростно оспаривали то, что они называли «поспешными выводами … о крайней опасности экспериментов с большими массами урана и катастрофических последствиях этого. «Из-за выявленных ими естественных процессов, – высмеивали они, – такие выводы« не соответствуют действительности ».»)

Харитон и Зельдович резюмировали эти ранние и замечательные открытия во введении к своей третьей работе:

Это было бы Появляется (отсутствие экспериментальных данных исключает какие-либо категоричные утверждения), что, применяя какую-либо технику, создавая большую массу металлического урана, либо путем смешивания урана с веществами, имеющими малое сечение захвата (например,g., тяжелой водой) или путем обогащения урана изотопом U235 … можно будет установить условия для цепного распада урана путем разветвления цепей, в которых сколь угодно слабое излучение нейтронами приведет к мощному развитию ядерная реакция и макроскопические эффекты. Такой процесс представляет большой интерес, поскольку молярная теплота реакции ядерного деления урана в 5 · 107 [то есть в 5 000 000] раз превышает тепловую способность угля. Изобилие и стоимость урана, безусловно, позволят реализовать некоторые применения урана.

Поэтому, несмотря на трудности и ненадежность указанных направлений, в ближайшее время можно ожидать попыток реализовать процесс.

На ежегодной Всесоюзной конференции по ядерной физике, состоявшейся в ноябре 1939 года в Харькове на Украине, Харитон и Зельдович сделали вывод, что углерод (графит) и тяжелая вода являются возможными замедлителями нейтронов. Они также сообщили, что управляемая цепная реакция даже с тяжелой водой возможна в гомогенном реакторе только с ураном, обогащенным по U235.Поскольку обогащение урана было общеизвестно трудным и потребовало развития совершенно новой отрасли, их заключение сделало возможность строительства работающего ядерного реактора в разумные сроки и за разумные деньги кажущейся маловероятной. Но есть и другие возможные сочетания природного урана и графита или тяжелой воды, которые они упустили, хотя их вторая статья 1939 года дала важный ключ к разгадке. Почему два таких выдающихся теоретика должны были упустить из виду более многообещающие альтернативные схемы – вопрос, заслуживающий изучения.

Эффективность замедлителя, такого как графит или тяжелая вода, критически ограничена его вероятностью улавливания, а не отражения нейтронов. Эта вероятность, называемая «поперечным сечением», может быть определена только экспериментально. Физики количественно определяют сечения захвата (и другие подобные вероятности) в чрезвычайно малых долях квадратного сантиметра, как если бы сечение было площадью поверхности мишени, в которую мог бы попасть падающий нейтрон. Оба теоретика подсчитали, что для реализации цепной реакции в смеси обычного урана и тяжелой воды сечение дейтерия для захвата нейтронов не должно превышать 3 · 10-27 см2.Им не хватало лабораторного оборудования – мощного циклотрона и большого количества тяжелой воды – для измерения фактического сечения захвата дейтерия (весь советский запас тяжелой воды в то время составлял не более двух-трех килограммов. ). Для Всесоюзной конференции 1939 г. они должны были предложить приближение, взятое из международной физической литературы.

По-видимому, они продолжили поиск в литературе, чтобы узнать, не определил ли кто-нибудь более точное значение сечения захвата дейтерия.Они нашли оценку в письме к редактору американского журнала Physical Review , опубликованному в апреле 1940 года. В этом письме физики Чикагского университета Л.Б. Борст и Уильям Д. Харкинс отметили «количественную оценку» 3 · 10-26. см2, что на целый порядок больше (-26, а не -27). «Таким образом, – объяснил Игорь Курчатов в 1943 году в совершенно секретном докладе, – мы пришли к выводу, что невозможно достичь цепной реакции в смеси [обычного] урана и тяжелой воды.«И если не тяжелая вода без дорогостоящих инвестиций в обогащение изотопов, то также не углерод, где допуски были еще ближе». Вопреки мнению небольшой группы энтузиастов, – комментирует в конце жизни Харитон, – преобладающее мнение в нашей стране было то, что техническое решение урановой проблемы – дело отдаленного будущего, и для этого успеха потребуется от пятнадцати до двадцати лет ». Неутешительный вывод Харитона и Зельдовича, безусловно, способствовал этой консервативной оценке.Но «небольшую группу энтузиастов», в которую входили Харитон, Зельдович, Курчатов и Флеров, это не остановило. «В случае гомогенного реактора предприятие выглядело обреченным, – отмечал Харитон, – но все же оставалась надежда на то, что лазейка возможна. Поперечные сечения были не очень надежными, и мы чувствовали, что надо рыть материал. . ”

Полагая, что ядерный реактор, а также бомба потребуют увеличения содержания U235 в природном уране, группа Курчатова исследовала различные методы обогащения урана.Газовая диффузия – нагнетание газообразной формы урана через пористый барьер, через который более легкий изотоп U235 будет диффундировать быстрее, чем более тяжелый U238, селективно обогащая продукт – физики считали непрактичным. Вместо этого они рекомендовали отделять U235 от U238 в газообразной форме в высокоскоростной центрифуге – метод, который Харитон подробно изучил в 1937 году, но технология для которого еще не была разработана.

Эти первые дискуссии привлекли внимание Леонида Квасникова, начальника научно-технического отдела организации государственной безопасности Народного комиссариата внутренних дел, известного под русскими инициалами НКВД.НКВД, устроивший Большой террор (который затем поглотил около 28 000 собственных), с 1938 года возглавлял жестокий и эффективный товарищ Сталина грузин Лаврентий Павлович Берия. Он поддерживал сеть шпионов по всему миру, которой руководили резидентов НКВД , дислоцированные в советских консульствах и посольствах. Одной из важных сфер деятельности rezidency был промышленный шпионаж – кража промышленных процессов и формул, чтобы спасти Советский Союз от расходов на законное лицензирование этих технологий у их разработчиков.Американский промышленный химик Гарри Голд, который начал долгую карьеру шпионажа в пользу Советского Союза в 1935 году, упоминает среди такой информации «различные промышленные растворители, используемые при производстве лаков …, такие специализированные продукты, как этилхлорид (используемый в качестве местного анестетика) и, в частности, абсолютный (100%) спирт (используемый для смешивания, т. е. «расширения» моторного топлива) ». Эти обычные продукты, как понимал Голд, «были бы огромным благом для страны, [которая была] еще в 18 веке, с точки зрения промышленности (несмотря на некоторые локальные достижения).«Они» могут пойти на то, чтобы сделать суровую жизнь тех, кто жил в Советском Союзе, немного более сносной ».

В начале 1940 года Квасников предупредил сеть резидентства о сборе информации об исследованиях урана. По словам Георгия Флерова, Вначале советские интересы были сосредоточены на Германии больше, чем на англо-американской работе, точно так же, как это было в Англии и Америке:

Нам казалось, что если кто-то может создать ядерную бомбу, то это будут не американцы, англичане или французы, а Немцы.У немцев была блестящая химия; у них была технология производства металлического урана; они участвовали в экспериментах по центробежному разделению изотопов урана. И, наконец, немцы обладали тяжелой водой и запасами урана. Наше первое впечатление заключалось в том, что немцы способны на это. Было очевидно, какими будут последствия, если им это удастся.

Таким образом, шпионаж сопровождал советское развитие атомной энергетики с самых первых дней.

Весной 1940 года Георгий Вернадский, преподававший историю в Йельском университете, прислал своего отца, В.И. Вернадский, статья об атомной энергии, опубликованная в газете New York Times. Вернадский написал письмо в Академию наук СССР по поводу статьи, после чего в академии был создан Специальный комитет по проблеме урана. Хлопин, сменивший Вернадского на посту директора Государственного радиевого института, был назначен главой уранового комитета, в который также входили Вернадский, Иоффе, выдающийся геолог А. Я. Ферсман, Капица, Курчатов и Харитон, а также ряд высокопоставленных советских ученых.Комитету было поручено подготовить программу научных исследований и распределить ее между необходимыми институтами, контролировать разработку методов разделения изотопов и организовать усилия по достижению управляемой цепной реакции, то есть созданию ядерного реактора. Постановлением об учреждении комитета также предписывалось построить, достроить или усовершенствовать не менее трех советских циклотронов, два из которых уже находятся в Ленинграде, а один должен быть построен в Москве; создал фонд для приобретения металлического урана, для производства которого советская промышленность в то время не располагала технологиями; и назначил Ферсмана возглавить экспедицию в Среднюю Азию для разведки урана.(«Уран приобрел значение как источник атомной энергии», – писал Вернадский своему коллеге в июле. «У нас уран – дефицитный металл; мы добываем радий из глубоких рассолов [откачиваемых из нефтяных скважин], и можно получить любое количество. В этих водах нет урана ».)

Курчатов был разочарован планом комитета, одобренным Академией наук в октябре 1940 года. Он считал его излишне консервативным. Несмотря на ожидания, что уран придется обогащать, он хотел перейти непосредственно к строительству ядерного реактора.На Пятой Всесоюзной конференции по ядерной физике в Москве в конце ноября он проанализировал исследования деления, опубликованные во всем мире, чтобы продемонстрировать возможность управляемой цепной реакции, и перечислил оборудование и материалы, которые ему понадобятся. На вопрос, можно ли создать урановую бомбу, он с уверенностью сказал, что это возможно, и подсчитал, что программа по созданию бомбы будет стоить примерно столько же, сколько самая большая гидроэлектростанция, которая была построена в Советском Союзе до того времени – оценка ниже нескольких на порядки величины, но сравнимые с тем, что Рудольф Пайерлс и австрийский физик-эмигрант Отто Роберт Фриш подготовили в Англии восемь месяцев назад для британского правительства.В любом случае, как позже прокомментировал Фриш, стоимость установки по разделению U235 «будет незначительной по сравнению с ценой войны».

Головин был взволнованным свидетелем ноябрьских дебатов:

Ситуация … во время выступления Курчатова была довольно драматичной. Мастер-класс проходил в Коммунистической академии на Волхонке, в большом зале с амфитеатром, переполненным многочисленными участниками. В ходе презентации волнение публики росло, и к концу общее ощущение, что мы находимся на пороге большого события.Когда Курчатов закончил свое выступление и вместе с председателем собрания Хлопиным ушел с трибуны в соседнюю комнату, Иоффе, Семенов, [А.И.] Лейпунский, Харитон и другие стали переходить туда один за другим. Между тем в зале продолжалась дискуссия по поводу выступления Курчатова … Перерыв был отложен. Вместо обычных пяти или десяти минут между переговорами председатель Хлопин не вернулся даже через двадцать минут … Шумная дискуссия шла [в соседней комнате].

Великий террор научил выживших осторожной осмотрительности. За пятнадцать месяцев с начала Второй мировой войны 1 сентября 1939 года Германия захватила Европу. Чтобы выиграть время, Сталин заключил с Гитлером пакт о ненападении, но Советский Союз готовился к войне с Германией, которая, как понимал Сталин, приближалась; в мае 1941 года он сказал бы своему ближайшему окружению: «Конфликт неизбежен, возможно, в мае следующего года». Советское руководство ясно заявило о своих подозрениях в отношении «непрактичной» науки, и Сталин недвусмысленно приказал ученым засучить рукава и приступить к практической работе.Расчеты Харитона и Зельдовича также не внушали оптимизма старшему поколению, которое все еще с подозрением относилось к новой физике. Удивительно, но даже Иоффе был настроен скептически. Он не был физиком-ядерщиком, и после открытия деления он долго оценивал его потенциал, предсказывая, что «если освоение ракетной технологии – дело ближайших пятидесяти лет, то использование ядерной энергии – это вопрос. следующего века “. Все эти факторы повлияли на шумную дискуссию, которая шла в соседней комнате Коммунистической академии.Головин:

Через четверть часа Хлопин вернулся на трибуну и заявил, что пришел к выводу, что еще рано просить у правительства большие гранты, так как в Европе идет война и деньги нужны. для других целей. Он сказал, что надо еще год поработать, а потом решать, будут ли какие-то основания привлекать власть … Публика разочаровалась.

Развитие потенциала для создания атомных бомб потребовало огромных государственных средств, средств, которые нужно было бы отвлечь от обычного ведения войны.Если атомные бомбы можно будет построить вовремя, они будут иметь решающее значение, и в этом случае ни одна воюющая сторона не сможет позволить себе , ни , чтобы их преследовать. Но принятие этого суждения в значительной степени зависело от того, насколько ученые доверяют своим правительствам и насколько правительства доверяют своим ученым.

Доверие не будет определяющей проблемой позже, после того, как секрет стал известен единственный секрет – что оружие работало. Однако в этот первый раз это было очень важно, как подчеркивает российский физик Виктор Адамский в обсуждении того, почему нацистская Германия так и не разработала атомную бомбу:

Напряжение [между учеными и их правительствами] возникло из-за того, что не существовало a priori уверенности в возможности создания атомной бомбы, и просто для прояснения вопроса необходимо было пройти промежуточный этап: создать устройство (ядерный реактор), чтобы вместо взрывоопасный вид.Но реализация этого этапа требует огромных затрат, несравнимых с теми, которые ранее были сэкономлены на пользу научных исследований. И необходимо было прямо сказать об этом вашему правительству, дав понять, что расходы могут оказаться напрасными – атомная бомба может не привести …

Ученые и их правительства развили доверие и взаимопонимание в Англия и Соединенные Штаты, заключает Адамский, но не в Германии. В конце 1940 года в СССР такого доверия и взаимопонимания еще не было.

Подавляющее немецкое внезапное нападение вдоль всей западной границы Советского Союза на рассвете 22 июня 1941 года, через месяц после предсказания Сталиным, что стрельбовая война не начнется еще год, поставило вопрос о том, насколько большими должны быть усилия. посвящена тому, что советские физики называли «урановой проблемой». Сталин встречался с военными и другими руководителями в течение одиннадцати часов в тот первый день и почти непрерывно в течение нескольких дней после этого, Берия был рядом с ним. Вермахт уничтожил советскую авиацию, обрушился на Белоруссию и Украину и устремился через Прибалтику к Ленинграду.По словам биографа Сталина и генерала Советской армии Дмитрия Волкогонова, когда масштабы катастрофы снизились, диктатор «просто потерял контроль над собой и впал в глубокий психологический шок. Между 28 и 30 июня, по словам очевидцев, Сталин находился в таком подавленном состоянии. и потрясенный тем, что он перестал быть руководителем. 29 июня, когда он выходил из комиссариата обороны с Молотовым, [Климентом] Ворошиловым, [Андреем] Ждановым и Берией, он громко разразился: «Ленин оставил нам великое наследство, и мы , наследники его облажались! »Сталин уехал на дачу в Кунцево; потребовался визит Политбюро во главе с Молотовым, чтобы мобилизовать его.«Мы попали на дачу Сталина», – вспоминал Анастас Микоян в своих воспоминаниях. «Мы нашли его в кресле в маленькой столовой. Он поднял голову и сказал:« Зачем вы пришли? » У него было самое странное выражение лица … »

К моменту сплочения советского диктатора немцы бомбили Москву. Волкогонов ведет хронику разгрома:

Советские потери были колоссальными. Было практически уничтожено около тридцати дивизий, а семьдесят потеряли более половины своей численности; Было уничтожено почти 3500 самолетов, а также более половины складов топлива и боеприпасов…. Конечно, немцы тоже заплатили цену, а именно около 150 000 солдат и офицеров, более 950 самолетов и несколько сотен танков … [Красная] армия воевала. Он отступал, но боролся.

Сталин наконец сплотил советский народ 3 июля. Молотов и Микоян написали речь, и им почти пришлось притащить Сталина к микрофону. Советский писатель Константин Симонов, фронтовой корреспондент на протяжении всей войны, вспоминал об этом знаменательном событии в своем послевоенном романе Живые и мертвые:

Сталин говорил беззвучным, медленным голосом с сильным грузинским акцентом.Один или два раза во время его выступления можно было услышать щелчок стакана, когда он пил воду. Его голос был низким и мягким и мог бы казаться совершенно спокойным, если бы не его тяжелое, усталое дыхание и вода, которую он продолжал пить во время выступления ….

Сталин не называл ситуацию трагической; такое слово было бы трудно представить как исходящее от него; но то, о чем он говорил – ополчение , [т.е. гражданские резервы], партизаны, оккупированные территории, означало конец иллюзий…. Правда, которую он сказал, была горькой правдой, но в конце концов она была сказана, и теперь люди, по крайней мере, знали, где они находятся ….

«Это было выдающееся зрелище», – сообщает российский журналист и историк. Александр Верт, освещавший войну в СССР для лондонской « Times, », и, что немаловажно, впечатляющее в этом отношении были следующие слова: «Товарищи, граждане, братья и сестры, бойцы нашей армии и флота! Я говорю вам, друзья мои! Это было что-то новенькое.Сталин никогда раньше так не говорил ».

Но тайная полиция Сталина приготовила сюрпризы для любого из его новообретенных« друзей », чья лояльность могла быть подозрительной, особенно если они имели немецкое происхождение.« В каждой деревне, городе и городе » Виктор Кравченко отмечает, что «были готовы длинные черные списки: сотни тысяч будут взяты под стражу … Ликвидация« внутренних врагов »была, по сути, единственной частью военных действий, которая сработала быстро и эффективно в первые ужасная фаза борьбы.Это была чистка в тылу в соответствии с тщательно разработанным планом действий по приказу самого Сталина … «Полмиллиона человек – все население Поволжской германской республики – было отправлено во внутреннюю ссылку в Сибирь». В одной только Москве тысячи граждан были расстреляны в условиях военного положения за первые шесть месяцев, – заключает Кравченко. – … Масштабы террора внутри России невозможно переоценить. Это было равносильно войне внутри войны ».

В своей речи 3 июля Сталин объявил о создании Государственного комитета обороны (ГКО), в котором он наделил« всей властью и авторитетом государства ».«Он назначил себя председателем комитета из пяти человек, заместителем председателя Молотова, а в качестве его членов – маршала Красной Армии Климента Ворошилова (« совершенно бессмысленный руководитель, не имеющего собственного мнения », – насмехается Волкогонов), усердного бюрократа Георгия Маленкова и Берия.

Так Лаврентий Берия пришел в себя. Родившись в Сухумском районе Грузии в 1899 году, он пробился к власти сначала в качестве начальника полиции, а затем партийного руководителя Грузии и Закавказья (где он лично организовал ужасные чистки) а теперь в центре в Москве.Сталин вызвал его из Грузии в 1938 году для чистки самого НКВД. «К началу 1939 года, – говорит биограф, – Берии удалось арестовать большую часть высшего и среднего звена аппарата [своего предшественника]…» Он унаследовал рабскую рабочую силу ГУЛАГа в несколько миллионов душ. Он любил называть их «лагерной пылью». «Великолепный современный образец хитрого придворного», – насмехается Светлана Аллилуева; она винила Берию в бесчинствах отца. Югославский дипломат Милован Джилас познакомился с Берией во время войны: невысокий мужчина, по словам Джиласа, «несколько пухлый, зеленовато-бледный, с мягкими влажными руками», с «квадратным ртом и выпученными глазами за пенсне. «и выражение» некоторого самодовольства и иронии, смешанных с подобострастием и заботливостью клерка.«Жестокость Берии распространилась на случайные изнасилования – девочек-подростков, срытых с улицы и доставленных в его офис на Лубянке, – и официальные пытки и убийства. Тем не менее, он был исключительным администратором. Сталин возложил на него огромные обязанности: эвакуировать военную промышленность на восток через реку. Урал за мобилизацию рабочей силы ГУЛАГа, надзор за переоборудованием промышленности и переброску войск и материальных средств на фронт. «Берия был очень умным человеком, – свидетельствовал Молотов, – бесчеловечно энергичным и трудолюбивым.Он мог проработать неделю без сна. »В первые месяцы войны он почти наверняка работал.

« Берия не был инженером, – замечает Виктор Кравченко, тогдашний директор завода. точная цель внушить смертельный страх. Я часто спрашивал себя – и другие наверняка делали это в своих тайных сердцах – почему Сталин решил пойти на этот шаг. Я смог найти только один правдоподобный ответ. Дело в том, что ему не хватало веры в патриотизм и национальную честь русского народа, и поэтому он был вынужден полагаться в первую очередь на кнут.Берия был его кнутом ».

По словам маршала К.С. Москаленко, который в 1957 году сообщил группе старших офицеров, что он слышал это от самого Берии, в конце июля Сталин вступил в сговор с Берией и Молотовым, чтобы предложить капитуляцию,« согласившись передать передали Гитлеру советские республики Прибалтики, Молдавию, большую часть Украины и Белоруссию. Они пытались установить контакт с Гитлером через болгарского посла. Ни один русский царь никогда не делал ничего подобного. Интересно, что болгарский посол был более высокого уровня, чем эти лидеры, и сказал им, что Гитлер никогда не победит русских и что Сталину не следует об этом беспокоиться.”

Война опустошила институты Ленинграда. Ученые скомпилировали свое передвижное оборудование и отправили его по путям, заполненным эшелонами, на другой берег Урала, вне досягаемости немецких бомбардировщиков. Физтех отправился в Казань, за четыреста километров. к востоку от Москвы, на Волге. Целые предприятия переместились на восток, сообщает Сергей Кафтанов, министр высшего образования, заместитель по науке и технологиям Государственного комитета обороны:

Сколько времени потребуется сегодня, чтобы переместить крупное промышленное предприятие на новую площадку? «Два года? Три года?» Во время войны потребовалось всего несколько месяцев, чтобы заводы, перенесенные на тысячу километров, снова заработали.Обычный порядок строительства: стены – крыша – машины. Мы делали это так: машины – крыша – стены. Война потребовала быстрых решений.

Быстрые решения означают решения, в том числе научные, которые незамедлительно способствовали защите осажденной страны. В конце лета 1941 года Курчатов и Александров вместе создали лабораторию в крымском порту Севастополь на Черном море, организовали испытательный полигон для размагничивания кораблей, чтобы защитить их от магнитных мин, и обучили экипажи ВМФ спасательной технике до сентября. , когда немцы начали бомбить Стрелецкую бухту.Александров тогда уехал на север, чтобы работать с Северным флотом; Курчатов остался в Севастополе, размагничивая подводные лодки.

Борис Пастернак сжал настроение той ужасной осени в дрожь страха:

Помнишь, что в горле пересохло

Когда гремела их обнаженная сила зла

Они рвались вперед и ревели

И наступила осень продвигаясь шагами бедствия?

В октябре в Москве была паника. Немцы подошли к городу на сотню километров, и казалось, что им удастся его захватить.Молодой шифровальщик из Красной Армии, проходивший обучение неподалеку, Игорь Гузенко, был пропущен в Москву 16 октября и стал свидетелем разгрома. «Улица была заполнена людьми, несущими узлы, мешки и чемоданы», – вспоминал Гузенко после войны. «Они сновали во все стороны. Казалось, никто не знал, куда они бежали. Все просто убегали. Поразительнее всего была странная тишина, нависшая над сценой. Только топот торопливых ног создавал оттенок неистового ритма.Андрей Сахаров, который тогда был молодым студентом университета, вспомнил, что «когда офис за офисом поджигали их файлы, облака сажи кружили по улицам, забитым грузовиками, телегами и людьми, которые ходили пешком с домашними вещами, багажом и маленькими детьми. …. Я пошел с несколькими другими в офис парткома [университета], где мы нашли партийного секретаря за его столом; когда мы спросили, можем ли мы сделать что-нибудь полезное, он дико уставился на нас и выпалил: «Каждый сам за себя!» »

В НИИ, где работала сестра Игоря Гузенко, было вывешено объявление. на двери с разрешения председателя Моссовета: «Положение на фронте критическое.Всем горожанам города Москвы, присутствие которых не требуется, приказано покинуть город. Враг у ворот ».

Гузенко считал, что это уведомление было квалифицировано как« самый панический документ Второй мировой войны ». Так или иначе, Москва опустела; к концу октября более двух миллионов человек были официально эвакуированы и многие другие просто бежали. Сталин остался. Контратака под Москвой, первое крупное наступление советских войск, началось в начале декабря и спасло город.«К западу от Москвы», – отмечает Александр Верт, «… мили и мили дороги были усеяны брошенными орудиями, грузовиками и танками, глубоко въевшимися в снег. Комикс« Зимний фриц », завернутый в женские шали и боа из перьев. украденный у местного населения, и с сосульками, свисающими с его красного носа, впервые появился в русском фольклоре ». Но началась блокада Ленинграда, и той зимой почти половина населения города, миллион человек, умерла от голода.

Георгий Флеров был призван в ВВС СССР в начале войны и направлен в Военно-воздушную академию в Йошкар-Оле для обучения на инженера.Он был упрямым человеком; он подозревал, что другие страны, включая фашистского врага, работали над урановой бомбой; он страстно верил, что его страна должна первой разработать такое оружие. Об этом он сказал в письме в Государственный комитет обороны в ноябре, но письмо осталось без ответа.

В этом месяце немецкие бомбы и артиллерийские заграждения окончательно вытеснили советский флот из гавани Севастополя. Затем Курчатов покинул разрушенный Севастополь, эвакуировавшись сначала на лодке в Поти, к югу от Сухуми, на восточном берегу Черного моря, а затем отправился в долгое путешествие поездом в Казань, в семистах километрах к востоку от Москвы, чтобы возобновить работу на временной установке Физтех там.По дороге советский физик переночевал на платформе отрицательной станции и простудился. Сюзанна Розенберг, дочь канадских коммунистов, вернувшихся в Советский Союз для поддержки революции, описывает аналогичное железнодорожное испытание при эвакуации Москвы во время октябрьской паники:

Поезд был настолько забит эвакуированными, что мы провели первые сутки. стоя на продуваемой ветром платформе между вагонами. Позже мы по очереди садились на скамейки внутри.Наше путешествие длилось девятнадцать дней: обычно оно длилось сорок шесть или пятьдесят часов. Мы научились спать стоя, как лошади, целыми днями обходясь без воды и с небольшим количеством еды. Немецкие мессершмитты шли по нашему следу. Услышав их приближение, мы прыгали с поезда, падая друг на друга, и разбегались во все стороны. Если там был лес, мы бросались в их укрытие. В противном случае мы бежали в открытые поля и растягивались в замерзшей траве, зарывшись лицами в ледяную землю.

В декабре Флеров выиграл отпуск, чтобы провести семинар по урановой проблеме в Академии наук, которая, как и Физтех, была эвакуирована в близлежащую Казань.Он скучал по Курчатову, который все еще находился в пути, но написал ему длинное письмо в школьной тетради, в котором повторялась суть его отчета. Один из участников вспоминает:

Доклад Флерова был аргументирован. Как всегда, он был живым и полон энтузиазма. Мы внимательно его слушали. Присутствовали Иоффе и Капица … Семинар оставил впечатление, что все очень серьезно и принципиально, что работу над урановым проектом нужно возобновить. Но война продолжалась. И я не знаю, каков был бы результат, если бы нам пришлось решать, начинать ли работу немедленно или отложить начало еще на год или два.

Флеров предлагал работу по цепной реакции на быстрых нейтронах: бомба. Он утверждал, что атомная бомба возможна и что 2,5 килограмма чистого U235 дадут 100 000 тонн эквивалента в тротиловом эквиваленте. «Он предложил разработать конструкцию« пушки », – сообщает Харитон, – то есть быстро соединить вместе два полушария из U235. Он также выразил важную идею использования« сжатия активного материала »». В записи ничего не говорится. о том, как Флеров предложил добиться такого сжатия в урановой пушке, которая собирается, но не сжимается.2,5 килограмма Флерова были в лучшем случае грубым приближением, намного ниже минимального количества U235, необходимого для поддержания цепной реакции, но его можно сравнить с 1 кг, который Рудольф Пайерлс и Отто Фриш в Англии сначала приблизительно оценили и, вероятно, были получены аналогично из расчета Известно сечение урана для захвата нейтронов, геометрическое сечение 10-23 см2.

К тому времени, когда Курчатов приехал за Урал, в конце декабря 1941 года, его простуда перешла в пневмонию.Он лег в свою кровать. Его жена Марина Дмитриевна приехала к нему в Казань и ухаживала за ним. Абрам Иоффе ухаживал за ним. Во время болезни он решил не бриться. Когда он выздоровел в начале 1942 года, он вышел на российскую зиму с распустившейся бородой, «к которой, – говорит Головин, – он заявил, что никакие ножницы не коснутся до победы». В те времена для молодого россиянина было непривычно носить бороду. Курчатов сделает его известным.

Харитон говорит, что Курчатов дорожил докладом Флерова и хранил его до конца своей жизни в своем столе.Однако восхищаться энтузиазмом Флерова – не то же самое, что доверять его суждениям. «Курчатов знал, – комментирует Головин, – что у Флерова нет и не может быть доказательств, он только страстно экспериментировал и не отказывался от своих идей …» Дневные заботы отвлекали Курчатова. флот дежурил и уехал в Мурманск ».

«Научная работа, которая не завершена и не принесла результатов во время войны, – объяснил Петр Капица на лекции в 1943 году, – может даже нанести вред, если отвлечет наши силы от работы, которая более необходима.