Новый фгос: что ждать и к чему готовиться

МЭРИ ЛУИЗА КЕЛЛИ, ВЕДУЩАЯ:

Бывший вице-президент Майк Пенс рассматривает возможность баллотироваться на пост президента. Он будет добиваться выдвижения от республиканцев против Дональда Трампа, президента, которому он когда-то служил. В мемуарах он рассказывает свою историю 6 января 2021 года, когда он проигнорировал требования отменить поражение Трампа на выборах. Он рассказал о своей роли в этих выборах в сегодняшнем утреннем выпуске. Пенс также рассказал о своей жизни с нашим собственным Стивом Инскипом.

СТИВ ИНСКИП, ПОДПИСКА: Мы встретились в Капитолии штата Индиана, где Пенс когда-то был губернатором. Он вырос в маленьком городке Колумбус, штат Индиана. И его книга «Да поможет мне Бог» описывает его юность. У него был лишний вес, и он был недоволен этим, как он пишет, ребенок не в своей тарелке, но в то же время стремящийся подняться.

МАЙК ПЕНС: Этот ребенок всегда будет во мне. И он – одна из причин, по которой я принципиально не доверяю своим собственным амбициям.

НАДЗОР: Он похудел и выиграл соревнования по ораторскому искусству, спонсируемые Клубом Оптимистов. Он также говорит, что переполнял себя и изо всех сил пытался примирить свои амбиции со своей евангельской верой. Он баллотировался в Конгресс, проиграл и позже публично отказался от негативных кампаний. В 2016 году он согласился стать напарником Дональда Трампа и поручился за него перед другими евангелистами.

(ЗВУК ИЗ АРХИВНОЙ ЗАПИСИ)

ПЕНС: Дональд Трамп хороший человек, и он будет… его. Большая часть мемуаров Пенса посвящена тому, как его вера сформировала его консервативную политику и взгляд на мир.

Одна из самых интересных глав этой книги называется «Благословенная».

ПЕНС: (Смех).

НАЧАЛЬНИК: Вы смеетесь, но это интересная глава.

ПЕНС: Вам нравится название?

INSKEEP: Захватывающее название. И начинается она с цитаты, библейской цитаты о гонениях. И по ходу главы, посвященной вашей вере и реакции людей на вашу веру, вы говорите, что над вами издевались, что вы были в центре мании по поводу вашей веры, что вы столкнулись с враждебностью и нетерпимостью и что христиане в целом были оскорблены и унижены, а также что ваша вера была неправильно понята. Что люди неправильно поняли?

ПЕНС: Ну, позвольте мне сказать, Стив, я никогда не слышал ничего подобного от вас. Но когда на мою жену нападали за преподавание в христианской школе, когда одно средство массовой информации за другим время от времени высмеивали нашу христианскую веру, меня это всегда поражало, потому что, знаете, когда я путешествовал по Америке, слова, которые я чаще всего слышал, что люди тянулись через веревку или останавливали меня на углу улицы и говорили: «Я молюсь за тебя». Я имею в виду, что это нация веры, разных вероисповеданий. Но американский народ лелеет веру в подавляющем большинстве. И все же это, казалось, было предметом восхищения некоторых представителей либеральных СМИ. Но это всегда было для меня благословением, потому что чистый эффект от этого заключался в том, что, путешествуя по стране, я всегда вспоминал, что некоторая критика со стороны левых по поводу моих глубоко укоренившихся религиозных убеждений неизменно напоминала людям, что Я – тот, кто разделял те ценности и те убеждения, что нас разделяло что-то общее.

СЛУЖАЩИЙ: Когда в этой главе вы сказали, что вас неправильно поняли, я полагаю, вы имели в виду людей из ЛГБТ-сообщества. Есть ли что-то в вопросах, связанных с сексуальной ориентацией и полом, что люди неправильно понимают в вас?

ПЕНС: Ну, я пишу целую главу в книге о нашем опыте здесь, в Индиане, с принятием Закона о восстановлении свободы вероисповедания. Вы знаете, я считаю, что президент Джон Ф. Кеннеди сказал, что лидерство означает неправильное понимание.

INSKEEP: В 2015 году Верховный суд подтвердил право на однополые браки. Пенс был тогда губернатором Индианы и подписал то, что было расценено как ответ. Закон штата о свободе вероисповедания гласит, что ни одно лицо, ни церковь, ни компания не должны нести, цитирую, «существенное бремя своих религиозных убеждений». Критики утверждали, что это допускает дискриминацию по религиозным мотивам, хотя Пенс пытался защитить закон об ABC.

(ЗВУК ИЗ АРХИВНОЙ ЗАПИСИ)

ДЖОРДЖ СТЕФАНОПУЛОС: Да или нет. Должна ли быть законной дискриминация геев и лесбиянок?

ПЕНС: Джордж, ты следуешь мантре последней недели онлайн и пытаешься сделать этот выпуск о чем-то другом. Я за то, чтобы защищать по самым высоким стандартам в наших судах религиозную свободу Хузеров.

INSKEEP: Столкнувшись с подавляющим общественным давлением, губернатор подписал дополнительные законопроекты, гарантирующие защиту.

ПЕНС: Я не поддерживаю дискриминацию геев, лесбиянок или кого-либо еще.

INSKEEP: Пенс по-прежнему настаивает на том, что первоначальный закон не дискриминировал. Он добавляет, что в последние годы Верховный суд поддерживал религиозные опасения, подобные тем, которые он поднял. Например, пекарь из Колорадо, который, как известно, отказался испечь торт для гей-свадьбы, выиграл дело. И это было еще до того, как администрация Трампа добавила в суд трех судей.

ПЕНС: Я скажу вам, что меня воодушевило то, что Верховный суд нашел баланс в вопросах религиозной свободы и прав личности. Но если есть что-то, что люди не понимают в семье Пенсов, так это знать Карен и Майка Пенсов, знать нашу семью. Мы любим всех. Моя вера говорит мне любить ближнего, как самого себя. И это то, что мы стремимся делать каждый день, независимо от того, согласны ли мы с каждым взглядом или каждой ценностью людей, которых мы встречаем.

СЛУЖАЩАЯ: Одна вещь, которая пришла мне в голову, когда я читал эту главу, это то, что некоторые слова, которые вы используете для описания того, как с вами обращались, я чувствую, что слышал от людей, которые идентифицируют себя как лесбиянки, геи или трансгендеры. , что они столкнулись с враждебностью или манией, что над ними издевались, что они столкнулись с нетерпимостью, что их оскорбляли, их унижали. Вы наверняка следили за новостями о стрельбе в ночном клубе в Колорадо буквально за последние несколько дней.

ПЕНС: душераздирающе.

СЛУЖАЩИЙ: Что бы вы сказали, чтобы успокоить своих сограждан, которые так считают?

ПЕНС: Ну, я верю, что проявление терпимости соответствует американскому характеру – это то, кто мы есть. Для многих христиан, верящих Библии, мы воспринимаем то, что я называю нетерпимостью к терпимости – что во имя терпимости люди нетерпимы к…

INSKEEP: По отношению к таким, как вы. Вы чувствуете…

ПЕНС: …Традиционные взгляды. И я ни на мгновение не утверждаю, что люди, находившиеся на другом конце дебатов, чувствовали то же самое. Вот почему одна из причин заключается в том, что я думаю, что нам нужно прийти к тому, чтобы снова осознать, что на самом деле представляет собой Первая поправка. И это право жить, работать, поклоняться в соответствии с велениями своей совести и уважать друг друга.

СЛУШАТЕЛЬ: Как вы оцениваете свою партию, особенно в этом году, по вопросу о толерантности? Я думаю о губернаторе штата Юта, республиканце, который наложил вето на законопроект, касающийся транс-спорта, который был отвергнут, и, как часть этого, выпустил сообщение, в котором он сказал: «Я хочу проявить сострадание к людям, даже если я не соглашайтесь с ними. А еще, как мне показалось, говорил он, я не понимаю, почему это вообще важно. Почему мы издаем законы о чем-то, что затрагивает так мало людей, если предположить, что небольшое количество людей демонизировалось. Как бы вы оценили свою вечеринку по этому поводу?

ПЕНС: Я думаю, наша партия ясно дала понять, что двери Республиканской партии широко открыты. Я имею в виду, я помню, как был на Национальном съезде Республиканской партии, когда президент признал поддержку ЛГБТ-сообщества. И на съезде в Кливленде раздались бурные аплодисменты, Стив. Ты помнишь. Вы были там. Тебе известно?

INSKEEP: Администрация отменила трансгендерные проблемы в вооруженных силах, например, программы, которые пытались поощрять там терпимость.

ПЕНС: Что ж, я уважаю и поддерживаю это решение. Я просто думаю, что мы всегда должны ставить военную готовность и миссию наших вооруженных сил на первое место.

INSKEEP: Администрация Трампа не позволяла трансгендерам открыто служить, утверждая, что их присутствие будет мешать военной готовности, хотя Пентагон счел их службу соответствующей этому. Теперь администрация Байдена разрешает им служить. Бывший вице-президент Майк Пенс обдумывает свое будущее. Его мемуары «Так помоги мне, Боже» рассматриваются как возможная подготовка к президентской гонке.

КЕЛЛИ: Это Стив Инскип из NPR разговаривает с бывшим вице-президентом Майком Пенсом.

(ЗВУК ПЕСНИ BADBADNOTGOOD И GHOSTFACE KILLAH, “GUNSHOWERS”)

Copyright © 2022 NPR. Все права защищены. Посетите страницы условий использования и разрешений нашего веб-сайта по адресу www.npr.org для получения дополнительной информации.

Стенограммы NPR создаются в спешке подрядчиком NPR. Этот текст может быть не в своей окончательной форме и может быть обновлен или пересмотрен в будущем. Точность и доступность могут отличаться. Официальной записью программ NPR является аудиозапись.

«Бог может это сделать» | Джон Бэнвиль

На первой странице своего глубоко проницательного и страстно аргументированного исследования Райнера Марии Рильке, главным образом как поэта, но также и как личности, Лесли Чемберлен признает, что она говорит символически, описывая свой предмет как « последний внутренний мир». человека», поскольку есть такие, кого «всегда будет привлекать мистическое и метафизическое». Тем не менее она не сомневается, что «эпоха замкнутости, расцвета культур на Западе, которые были индивидуалистическими и рефлексивными, прошли». Многие из нас с опаской относятся к тому направлению, которое в последнее время приняло то, что раньше называлось «культурой». Немногие из нас поспешили бы объявить, что игра окончена.

Однако через пару страниц Чемберлен смягчается до такой степени, что признает, что «Рильке дал и до сих пор придает поэзии функцию, помогающую всем и каждому противостоять материалистически-технологическому натиску» современности. Пылкими рилькеанцами того времени были в основном аристократы и представители высокой буржуазии, но были и некоторые студенты и даже рабочие, которые его читали. Были ли они только тоскуют по потерянному, даже уничтоженному миру, последний пылающий блеск которого, казалось, пылал в груди их поэта? Подумайте не только о разгроме Фландрии, но и о франко-прусской войне 1870–1871 годов и русской революции. ¹ Лампы гасли не только по всей Европе, как однажды заметил министр иностранных дел Великобритании сэр Эдвард Грей накануне Первой мировой войны; они гасли повсюду, и в наше время неуклонно гаснет все больше и больше источников освещения.

У Рильке был свой момент, и это был великий момент. Когда он умер в возрасте пятидесяти одного года в 1926 году, все, уверяет нас Чемберлен, читали его. Под «всеми» она имеет в виду всех, кто имел значение, таких как Вирджиния Вульф и Андре Жид, искусствовед Мейер Шапиро и австрийский писатель Роберт Мусил. Немало меньших светил, должно быть, также покупали его, потому что в свои зрелые годы поэт зарабатывал хорошие или хорошие деньги на своих публикациях.

Постоянно стабильным доходом была одновременно дико романтическая и яростно милитаристская «Песнь о корнете» Кристофа Рильке (1912). Этот нагло корыстный мини-эпос в стихах — отчасти его цель состояла в том, чтобы установить туманные претензии Рильке на аристократическое наследие — был адресован непосредственно ура-патриотически настроенным народам немецкоязычного мира в преддверии Великой войны и Великой Отечественной войны. такие же, сейчас горько обиженные народы после катастрофического поражения 1918 года и последующих унижений Версальского договора. Но в саду удовольствий Рильке Корнет был игрой природы. Его настоящая поэзия была совсем другого рода.

Какое место было в такое время, в такое будущее для лирика нежной чувствительности и трансцендентного видения? Чемберлен пишет:

Репутация [Рильке] была на пике в начале двадцатого века, когда культурный импульс внезапно стал ярко светским и политическим. Политически ангажированное будущее бросило вызов тому, каким должно быть искусство. «Ангелы» и «розы» Рильке вдруг показались нелепо неуместными.

В постдарвиновскую эпоху неверующий Рильке предложил, как пишет Чемберлен, «идею или, скорее, чувство Бога». Что не означает, что он был пантеистом. Он не видел Бога имманентным природе; он принял природу как имманентного бога. А что у нас, в чем наша задача? Здесь мы сталкиваемся с одним из центральных, но наиболее неуловимых понятий Рильке.

В девятой и, возможно, величайшей из Дуинских элегий (1923) поэт начинает с вопроса, почему мы вообще должны быть людьми и существовать здесь, и тут же дает звучный ответ на свой, казалось бы, риторический вопрос:

…потому что быть здесь значит так много, потому что все
это здесь и сейчас, такое мимолетное, кажется, требует нас и странным образом
касается нас. Мы самые мимолетные из всех.

Он продолжает оплакивать тот факт, что все, включая нас, будет на этой земле один раз, и только один раз. Ах, да, говорит он,

                                        Но этот
был однажды, хотя и только один раз,
был однажды на земле – можно ли его когда-нибудь отменить?

Нам предстоит еще многое сделать, кроме того, чтобы быть здесь и свидетельствовать. «Хвалите мир Ангелу, — призывают нас, — а не невыразимому».

Эти существа, живущие уходом
, понимают, когда их хвалишь: мимолетные, они ищут
спасения через что-то в нас, самое мимолетное из всех….

Земля, разве ты не этого хочешь: невидимый
вновь возникает в нас?
Разве это не ваша мечта однажды стать невидимкой? Земля! невидимый!
В чем заключается ваша неотложная команда, если не в преобразовании? ²

Вот суть уникальной философии Рильке о жизни и смерти, а также место открытости, в которое мы входим через смерть. Наше существование — это своего рода Lebenstod , и только в полном, продолжающемся и принимающем осознании нашего затруднительного положения как ныне живущих существ, которые однажды умрут, мы обретаем наше подлинное бытие в мире. Неудивительно, что довоенный Хайдеггер читал Рильке с такой страстью и проницательностью. Чемберлен пишет:

Реклама

[Рильке] не верил в другую жизнь в потустороннем мире, но мы не сможем понять его поэзию, если не поймем, как важно было для него, чтобы жизнь и смерть были сплетены вместе и как , в фундаментальном христианском смысле, эта мысль действительно помогла ему противостоять гнилости, присущей человеческим обычаям, и тщетности столь многих неблагополучных жизней.

«Последний внутренний человек» — это в основном расширенная и всегда яркая монография о поэзии Рильке; Чемберлен смотрит на события своей жизни только тогда, когда они затрагивают или имеют отношение к его искусству. Написано множество биографических исследований поэта, но наиболее окончательным, несомненно, является труд Ральфа Фридмана «9».0088 Жизнь поэта: Райнер Мария Рильке (1996). Фридман знает поэзию так же глубоко и почти так же проницательно, как и Чемберлен. Что же касается Рильке-человека, то Чемберлен часто встает на его защиту, а Фридман дает нам добро. А товар на Рильке в большинстве случаев очень плохой. В истории литературы было бы трудно найти более радикального бродягу, который был бы также и великим поэтом, хотя Байрон, например, занимал бы высокое место в списках бродяги.

Рильке родился в 1875 году в Праге, втором городе Австро-Венгерской империи, в немецкоязычной семье, происходившей от рыцарей-воинов Каринтии в средние века. С самого начала Рильке считал себя аристократом если не по крови, то уж точно по духу. Его рождение было преждевременным, и в течение нескольких недель казалось, что ребенок может не выжить. Его отец был сначала солдатом, а затем железнодорожником. Его мать, София, которую звали Фиа, происходила из более высокого социального слоя, чем ее муж. «География мира, окружавшего молодого Рильке, — пишет Фридман, — во многом отражает топографию сознания будущего поэта». После распада брака родителей мальчик жил с матерью в ничем не примечательных кварталах, сразу за углом дворянской улицы Эрренгассе, где у ее семьи был большой особняк. Всю оставшуюся жизнь основным упражнением Рильке будет социальное восхождение.

За год до рождения Рильке его мать потеряла недельную девочку. Как часто в те времена, выживший мальчик был обременен женским именем Рене Мария и одет в юбки. Всю оставшуюся жизнь он чувствовал сильное давление со стороны анимы своей натуры, иногда возмущаясь ею, иногда превознося ее и всегда используя ее как стимул для поэзии — недаром У. Х. Оден с жестоким остроумием описывает его как величайшего поэта-лесбиянку со времен Сапфо.

Женственность, пусть и заметная, не помешала ему в его навязчивом распутстве, которое длилось всю жизнь. В 1915, рассказывает нам Чемберлен, после того, как еще одна романтическая путаница завязалась в невозможный узел, его самая преданная покровительница, принцесса Мария фон Турн и Таксис, хозяйка замка Дуино близ Триеста, где были задуманы Элегий , обвинила его в будучи «нечто среднее между большим олухом и неисправимым Дон Жуаном».

В предыдущей передряге он обратился за помощью к своей первой и самой давней любви, Лу Саломе. Этой замечательной женщине, русской писательнице и психоаналитику, подруге Ницше и коллеге Фрейда, было тридцать шесть лет, когда она встретила двадцатиоднолетнего Рильке. Одной из первых услуг, которую Саломе сделала для него, было заставить его сменить имя с Рене на более крепкого Райнера. Он влюбился или бросился в нее и сразу же начал бомбардировать ее юношески страстными стихами, некоторые из которых попали в его ранние сборники. Эти строки из Часовник (1905):

Отруби мне руки: я буду держать тебя
сердцем, как пальцами,
схвати мое сердце, и мой мозг все еще медлит,
и если ты вправишь мой мозг в огне,
Я понесу тебя на своем кровавом костре. ³

В юности Рильке стал членом колонии художников в деревне Ворпсведе на суровой Люнебургской пустоши у Северного моря. Там он встретил двух молодых женщин, с которыми у него сложились своеобразные треугольные отношения, которые длились всю их жизнь, хотя жизнь одной из них, художницы Паулы Модерзон-Беккер, была прискорбно короткой. ⁴ Другой женщиной была скульптор Клара Вестгоф, на которой женился Рильке и которая родила ему единственную дочь, печально, даже позорно заброшенную Рут.

Эта девушка – одна из самых мимолетных и самых патетичных фигур в жизни поэта. Он и Клара в основном оставили ее на воспитание родителям Клары. Рильке редко видел ее или разговаривал с ней и, кажется, большую часть времени забывал о ее существовании. По словам Фридмана, когда она обручилась, поэт сообщил своему будущему мужу, что «причиной, по которой Рут никогда не могла вести нормальную семейную жизнь, была приверженность ее отца своим работа , результат «решений моей жизни… принятых давно». Конечно, он не присутствовал на ее свадьбе и «отложил» отправку паре подарка — как оказалось, на неопределенный срок.

Реклама

Как и многие другие его неудачи и предательства в отношениях с людьми, даже с самыми близкими, его безразличие к их нуждам и стремлениям объяснялось как необходимая жертва требованиям его работы. Вспомним, как Элизабет Бишоп писала Роберту Лоуэллу о его беспощадном использовании в Дельфин из мучительных писем Элизабет Хардвик к нему после того, как он ушел от нее к Кэролайн Блэквуд: «Но искусство просто не стоит столько ». «О да, это так», — хладнокровно ответили бы Рильке вместе с Лоуэллом.

Чемберлен изо всех сил старается если не оправдать Рильке, то посмотреть на дело с его точки зрения, пусть эгоистично монокулярной. После того, как он почти бросил жену и ребенка, Саломея уговорила Клару натравить на него полицию. В письме к матери он признавал, что «как отец я был небрежен и невнимателен» — это было мягко сказано, — но уверял, что сил у него хватило только «на работу мою, и на задачи и достижения, которые одним путем или другой связаны с ним ». Далее Чемберлен цитирует неблагоприятные суждения Джона Берримана — «Рильке был придурком» — и критика Майкла Дирда, который считает его «одним из самых отвратительных людей в истории литературы». Выдвигает аргументы защиты, хотя и в чем-то непоследовательном, писательница Николь Краусс, слова которой цитирует Чемберлен: «Освобожденный от груза жены и дочери, Рильке заставлял себя работать каждый день». Ласковое слово там «освобождено». И было очень много дней, даже лет, когда Рильке почти не брался за перо.

Будучи тунеядцем (он регулярно брал деньги в фонд, созданный друзьями для образования его дочери) и развратником, он учился в одном классе с Тартюфом. Он никогда не имел жилья и жил за счет доброты или, по крайней мере, терпения других. Он был бесстыдным в своем подхалимстве перед богатыми и имущими среди своих знакомых. Едва ли найдется в Европе того времени Schloss или château , книга отзывов которых не содержала бы вписанного в него одного из его красиво выгравированных, надоедливых благодарственных стихов. Во фраке, гетрах и белых льняных перчатках он с неутомимой самоотверженностью украшал салоны ведущих хозяев и хозяйок своего времени, в то же время жалуясь, что все эти многочисленные люди и вечеринки мешают ему выполнить задачу поэзия.

Благодарность? Чемберлен пишет: «Он построил свой собственный замок и никого не приглашал».

А еще были девушки. Скажем просто, что их было очень много и что он обращался с ними со всеми без исключения отвратительно. Даже последняя серьезная любовь его жизни, художница Баладина Клоссовска, мать художника Балтуса и писателя Пьера Клоссовски, а также акушерка более поздних Дуинских элегий и Сонетов к Орфею (1923), была на пороге брошена. как все еще дергающаяся жертва на алтаре его искусства. И это был жертвенник, и это была жертва. Тот факт, что его призвание к священству поэзии освободило его от многих тягот повседневной жизни, был, на его взгляд, случайным.

Но бесчувственность Рильке шла глубже простого эгоизма. Как указывает Чемберлен, у него был

ужасный недостаток: его неспособность любить других людей в данный момент…. Это правда о Рильке, что он стремился свести все живое к тому, что было безличным и неодушевленным. Это может быть камень или растение. Это может быть стихотворение или картина. Не просто что-то живое и дышащее, если только это не была сама Вселенная.

Как он сам сказал: «Я не видел никого, кроме вещей, вещей: и именно через них я всегда сочинял свою жизнь». Это может звучать как стерильность, но это не так.

Для Рильке задача художника, да и задача всякого «живого и дышащего» человека, состоит в том, чтобы вобрать в себя царство вещей и тем самым превратить его в нечто богатое и странное, то есть в нечто еще более богатое и странное, чем это само по себе. Именно это стремление остранить мир и увидеть его заново отличает Чемберлена как модерниста, наряду с Ван Гогом, Джойсом, Витгенштейном и, можно добавить, Кафкой. Gesang ist Dasein (Песня исполняется), он объявил в третьем из Сонеты к Орфею ; с тем же успехом он мог бы написать: Sprache ist Dasein . В Девятой элегии он размышляет:

        Может быть, мы здесь только для того, чтобы сказать: Дом,
Мост, Фонтан, Ворота, Кувшин, Оливковое дерево, Окно, —
возможно: Столп, Башня?…. но для того, чтобы сказать: помните,
о, за такие слова, как никогда, сами вещи
так сильно надеялись быть.

Как блестяще выразился Чемберлен, «человеческая жизнь протекает в тяжелом и ослепительном присутствии вещей».

Чемберлен считает, что Рильке борется непосредственно с последствиями дарвиновской революции. На рубеже двадцатого века, после тысячелетий религиозной веры, вдруг стало казаться, что человек одинок во Вселенной. Природа прекрасна, природу нужно любить, но она не милостивая мать, созданная Богом, чтобы присматривать за нами, какой раньше она — она! — считалась. Рильке писал: «Снова и снова кажется, что природа ничего не знает о том, что мы делаем с ней и как мы с тревогой используем малую часть ее силы».

Ландшафт для нас что-то чуждое, и мы ужасно одиноки среди цветущих деревьев и протекающих ручьев. Наедине с умершим человеком мы далеко не так беззащитны, как наедине с деревьями. Ибо как ни загадочна смерть, тем более таинственна жизнь, жизнь, которая не является нашей жизнью, жизнь, которая не участвует в нашей жизни, которая празднует свои праздники, не видя нас, и на которую мы смотрим с некоторым неудобством, как на гостей. которые оказались случайно и говорят на другом языке.

Ближе к концу своей жизни Рильке поселился в крошечной уединенной башне замка Мюзо в Швейцарии, где он завершил Элегий , которые составили величайшее произведение его жизни, и где также, что удивительно, в пространстве за несколько недель он записал два цикла сонетов к Орфею . Он чувствовал, что эти последние стихи были не столько сочинены, сколько сказаны через него: Ein Gott vermags , как говорится в одном из сонетов: «Бог может это сделать».

История последней болезни и смерти Рильке в последние дни 1926 года, что неудивительно, окутана мифом. Собирая розы для посетителя Мюзо, он сильно уколол палец о шип; рана не заживала, и вскоре у него распухла вся рука; вызвали врачей, поставили диагноз лейкемия. Это красивая, хотя и трагическая история. Однако инцидент с шипом произошел за год до того, как смертельная болезнь была окончательно идентифицирована. Правда или легенда? Выбирайте. В чем нельзя сомневаться, так это в боли и тоске, которыми наполнено удивительное начало последней поэмы, Komm du, du letzter , прямое обращение к его болезни и великолепная прощальная речь обо всем, что он знал и ценил, которую он написал всего за две недели до своей смерти, в различных формах агонии, но до конца восхваляя вещи этот мир, который, как сказано в Девятой элегии,

Хочет, чтобы мы полностью изменили их, в наших невидимых сердцах,
– о, бесконечно – в нас самих! Кем бы мы ни были.

«Не возводить надгробия в его память; просто / пусть роза расцветает каждый год ради него ». Это предписание Рильке в Сонеты к Орфею , говорящие о потерянном боге-менестреле. В году «Последний внутренний человек» года Лесли Чемберлен воздвигает достойный памятник необыкновенно великому поэту. Несмотря на все свои первоначальные опасения, она не сомневается в том, что искусство и сила воображения по-прежнему играют центральную роль в нашей сущности человечества:

[Рильке] пытался найти новую чувствительность для двадцатого века, в то время, когда определенный стиль философии еще не сделал «смысл жизни» наивным вопросом. Его стихи касаются нашего пола и сексуальности, нашего понимания того, что мы должны делать со своей жизнью, возможности существования Бога, очарованного родства с животными, которое приносит нам такое счастье, важности детства, привлекательности физического тела. объекты, которые мы делаем, покупаем и выбираем для жизни, пейзажи, на которые мы реагируем, книги, которые мы читаем, и картины, в компании которых мы живем.