Школа поронайск 1: Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение средняя общеобразовательная школа № 1 г. Поронайска

• Понедельник – Пятница: с 8:00 до 19:00
• Суббота: с 8:00 до 15:00
• Выходной день – воскресенье

График работы образовательной организации:

Контактный телефон – (842431) 4-24-65

Контакты:

Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение средняя общеобразовательная школа № 1 г. Поронайска

Почтовый адрес: 694240, Сахалинская область, г. Поронайск, проспект А.Буюклы, д. 2

Телефон/факс: 8 (42431) 42465

E-mail: [email protected]

Адрес сайта: http://school1-poronaysk.ru/

Директор школы ведет прием граждан по личным вопросам каждый вторник с 17.00 до 18.00 ч.

О местах осуществления образовательной деятельности, в том числе не указанных в приложении к лицензии на осуществление образовательной деятельности в соответствии с частью 4 ст. 91 ФЗ “Об образовании в РФ”: 694240, Сахалинская область, г. Поронайск, проспект А.Буюклы, д. 2

Анатомия исхода из России

Конец наступил для всех нас сразу. (Тема интервью 1)

1 марта в московском кабинете терапевта Алевтина «Аля» Бородулина решила покинуть Россию.

Вторжение в Украину началось пятью днями ранее. Люди назвали новый мир «После 24», отмечая дату вторжения и созданное им безжалостное и необратимое разделение времени. Повседневная рутина больше не структурировала жизнь, а вместо этого уступила место экзистенциальным заботам. Ностальгия теперь окрасила ближайшее прошлое. Это был ее первый сеанс терапии, запланированный до начала войны в ответ на тревоги, которые потеряли свою актуальность. Недавно ей исполнилось 30. В офисе Аля говорила только о войне. Терапевт ответил, обсуждая структуру сказок: разрыв уступает место принятию и решимости идти вперед, чтобы восстановить разрушенный мир. «Должен ли я покинуть страну?» — прямо спросила Аля. У терапевта не было ответов, но она и не насмехалась, и, возможно, в этом была вся разница. «В этой истории, что бы сделал персонаж?» — ответил терапевт. Через 48 часов Алья будет в Стамбуле.

После сеанса она шла на работу через Парк Горького. Она позвонила другу-армянину, который думал об отъезде в Ереван. Аля предложила взять его машину и поехать. «Я уже купил билеты на самолет на 9 марта», — сказал он. Цены на более близкие даты были слишком высоки. Восемь дней показались вечностью. Ей казалось, что она застряла в фильме ужасов. «У нас не хватает времени», — сказала она. Его рейс в конечном итоге будет отменен.

Когда Алья пришла в свой кабинет, ее встретили пепельно-серые лица. Коматозный трепет витал в воздухе последние пять дней. Она работала в Институте антропологии МГУ, занимаясь исследованием влияния добывающей промышленности на население России. Ее работа давала ей свободу и средства для поездок по стране с интервью. На протяжении многих лет Аля видела, как многие исследователи получили докторские степени и уехали из России, чтобы сделать карьеру и жить за границей с более высоким уровнем жизни. Когда коллеги спрашивали, не планирует ли она сделать то же самое, она называла отдаленный регион страны и отвечала: «Я не могу уехать из России. Я еще не был на острове Сахалин». После того, как Аля дважды побывала на острове Сахалин, она начала использовать Камчатку, полуостров, примыкающий к Охотскому морю на востоке России. Осенью 2021 года, когда она наконец добралась до Камчатки в исследовательской поездке, Алье приснилось, что она стоит в квартире подруги в Берлине и красит стены в белый цвет. Друг, который когда-то пытался уговорить ее поступить в немецкий университет, спросил: «Почему ты все еще в России?»

Алья никогда не стремилась делать карьеру за границей. Россия и ее дальние уголки, ее разнообразные культуры и языки, топография и климат всегда пленяли ее. Ее коллеги были второй семьей. Директор института был ему как отец. Сидя за своим столом 1 марта, она вспомнила интервью, которые брала с рыбаками в прибрежном городе Поронайск на Дальнем Востоке — многие из них сильно пили, и ее директор настоял, чтобы она взяла с собой коллегу-мужчину, ссылаясь на сомнительную репутацию города. , но она пошла одна, и ничего не случилось. Алья лелеяла возможность закрепиться в этих отдаленных пространствах, даже если ей было больно от разложения, неравенства и страданий. Она назвала это мазохистской любовью. Будучи студенткой бакалавриата, она впервые увлеклась антропологией, когда брала интервью у бывших фабричных рабочих в городах, расположенных вдоль Онежского озера на северо-западе России. Упражнение было разработано, чтобы научить студентов проводить этнографические исследования. Многие мужчины ослепли из-за химических веществ, используемых в производственных процессах. Она уже не могла вспомнить, что они построили.

Протесты были, да. Мы пошли. Я и моя мама. Ее забрали за то, что она носила зеленую шляпу [цвет, символизирующий антивоенные настроения]. Шляпу она купила еще до всего этого — это был модный цвет, тренд. Но, конечно, она надела его не только для стиля. Думаю, на ее лице было написано, почему она его носила. (Тема интервью 6)

За несколько месяцев до вторжения России в Украину Аля намеренно избегала новостей о наращивании военной мощи — первая эскалация осенью и вторая в декабре утомили ее, принеся с собой аморфное предчувствие. Тревога и страх слились с чувством беспомощности. Она читала независимую прессу, но пропускала статьи о передвижениях войск. К концу февраля этого стало невозможно избежать. Друзья писали ей сообщения о речи президента Владимира Путина 21 февраля, в которой он признал независимость Донецкой и Луганской областей, двух самопровозглашенных сепаратистских республик. Она была уверена, что должно произойти что-то ужасное. Ее мать, родившаяся и выросшая в Чернобыле и переехавшая после 1986-я ядерная авария — сначала в Черкассах на Украине, где родилась Аля, а потом в Москве — не могла понять тревог дочери. Российские новости беспрестанно транслируют свои унылые истины в их общей квартире.

За день до вторжения России в Украину был национальный праздник, посвященный вооруженным силам. Аля давно обещала провести время с мамой, но часто находила причины отложить. Они отправились в торговый центр в Даниловском районе Москвы. Ее мать осмотрела различные предметы одежды и ухмыльнулась, выбрав кремовое пальто, которое, по ее мнению, хорошо контрастировало с ореховыми волосами ее дочери. Алья чувствовала, что они улыбаются сквозь надвигающийся апокалипсис. По дороге домой они увидели, как сквозь окна такси взорвались красные фейерверки на фоне темного неба. В своей комнате Алья сверилась с «И Цзин», китайской системой гадания, которую она видела в американском телесериале «Человек в высоком замке». Она знала, что это ничего не могло открыть, но космическая достоверность приносила ей собственное утешение. Чтобы узнать будущее, она брала ароматные индийские палочки и перебрасывала их из рук в руки. Тактильное движение помогло ей расслабиться. Она бросила палочки, чтобы сформировать гексаграмму. Это указывало на войну. В ту ночь она не спала.

У нас был запланированный переезд офиса на следующий день после вторжения. Слава Богу. Нам было чем заняться. После дня, проведенного за чтением новостей, восемь часов таскания коробок были в радость. Единственное, о чем мы думали, так это о том, как нести этот стол или как вписать его в этот угол. Это были замечательные мысли. Это очень помогло. Мы просто продолжали переносить всю эту мебель в наш новый офис, делая вид, что в будущем там действительно будет работа. В конце дня мы просидели на ящиках три часа. Никто не хотел идти домой или оставаться один. Мы смеялись, шутили и говорили глупости. Мы говорили, что пьем довоенную воду и едим довоенный хлеб и довоенные оливки. Тем временем мы продолжали получать звонки от поставщиков со словами: «Мы не сможем доставить эти товары». (Тема интервью 9)

Утром в день вторжения Аля смотрела на YouTube видеоролики о воздушных бомбардировках. Ее предвкушение гибридной войны превратилось в шок при виде бомбардировок городов. Ужас и уныние, страх и чувство вины смешались. Война принесла с собой чувство сокрушительного поражения, стерев глубоко укоренившееся ощущение, что в будущем ее поколение унаследует Россию и построит что-то лучшее. Она была уверена, что какой бы защитой ни пользовалось российское гражданское общество, теперь оно мертво. Исчезло и ощущение, что в претензиях на демократию — в необходимости фальсифицировать и искажать выборы, но тем не менее их проводить — была некая безопасность, наличие возможных путей к либерализации, пространство, в котором можно как-то действовать и работать, пусть и в ограниченной форме, к чему-то конструктивному через исследования, академические статьи, кураторскую работу и протест. Раньше она не боялась публично говорить о проблемах страны. Это исчезло с вторжением, сменившись чувством невыносимой потери, наряду с более практическими страхами, такими как закрытие границ, развал экономики и исчезновение независимости на работе. Кроме того, война принесла с собой стыд и чувство сопричастности к вещам, которые она не знала, как изменить. В детстве она каждый год навещала семью в Киеве и Черкассах. Она ездила в Киев на Новый год в 2020 году.

По мере того, как новости о вторжении распространялись, все, казалось, звонили всем, обращаясь к старым друзьям, чтобы обеспечить или получить утешение. Она подумала о том, чтобы купить лекарства для бабушки и дедушки и еду для своей кошки, все импортное. На следующий день после вторжения она столкнулась со своим старым одноклассником, который теперь работал в правительственном ведомстве. Аля спросила о ее планах на будущее. «Я не могу уйти», — ответил старый одноклассник. «У меня дети в детском саду. Для них было бы слишком сложно найти новую школу. Я приспособлюсь». Она слышала о других, которые планировали дождаться окончания учебного года, прежде чем покинуть страну. Третьи изо всех сил пытались найти страны, которые позволили бы им привезти своих питомцев.

Дома отец Али отверг ее характеристику целей и действий России. «Папа, — начала она, — что может служить для тебя уликой? Если бы научная исследовательская работа могла наглядно доказать, что Россия вторглась без какой-либо провокации, разве это решило бы проблему?»

«Журнал западный?» — ответил ее отец.

Они всегда приземлялись здесь. Не говоря о том, что произошло, просто о том, как человек понимает происходящее. Эти космические эпистемологические заботы оставили ее чувства в покое. Они перешли на другие темы. Тем не менее, она возмущалась, когда другие осуждали тех, кто поддерживал войну, как живущих во лжи. Вместо этого они жили внутри истины с сопутствующими ей предположениями и логическими выводами. Истина настолько глубокая, что казалась неизменной.

После вторжения я не мог сосредоточиться на работе. У нас была встреча в Zoom. Сессию вел итальянец. На звонке были все эти люди из разных стран. Он представлял собой мир, которого больше не существует. Я начала плакать и выключила камеру. (Тема интервью 14)

Вместе с четырьмя друзьями Алья решила протестовать. На воскресенье, 27 февраля, у храма Христа Спасителя, к югу от Кремля, был назначен антивоенный молебен. Они взяли Библии и свечи, чтобы слиться с толпой. Погода казалась весенней. Каждый из них научился вести себя, если окажется под стражей в полиции. У них были дорожные зубные щетки и зубные пасты, чтобы оставаться чистыми в заключении. Оставаться в группе было крайне важно. Если одного протестующего задержали, остальные могли отправить экстренные тексты на специальный номер Telegram, который оповещал организации, способные ориентироваться в змеиных юридических процедурах государства. Она протестовала с теми же друзьями в январе 2021 года после того, как лидер оппозиции Алексей Навальный был задержан при повторном въезде в Россию после его отравления. В то время российская общественная организация обратилась за помощью в сборе показаний протестующих. Она провела интервью, убегая от полиции. Когда они собирались идти в собор, один из их друзей спрятал холщовый мешок, на котором он написал черным маркером «Нет войне». Пока они шли мимо Министерства обороны к протестующим, другой друг прочитал в Интернете, что Путин приказал российским силам ядерного сдерживания привести в состояние повышенной готовности. «Рациональность отменили, — сказала она Алье.

Место протеста было стратегически важным. Отношения государства с Русской православной церковью означали, что протестующие надеялись, что окрестности собора будут защищены от сил безопасности. Вместо этого ОМОН в черных касках перекрыл всю площадь вокруг храма, возведя забор по периметру. Люди боялись стоять возле ограждений. Полиция выдергивала из толпы тех, кто слишком долго слонялся без дела, и загружала их в автобусы. Аля и ее друзья кружили по периметру. На Гоголевском бульваре их приятель достал свой холщовый мешок с надписью «Нет войне». Его поймали и увезли. Остальные четверо отправились к нему домой, чтобы встретиться с женой и позвонить в организации, призванные помочь задержанным. Его держали дольше, чем разрешено законом, но в конце концов отпустили. Позже требование ношения масок в московском метро (всегда слабо соблюдаемое) будет снято, а запреты на массовые собрания, связанные со здоровьем, останутся. Было сказано, что это позволило камерам наблюдения лучше фиксировать лица протестующих. Но к тому времени Аля ушла.

Я работал в сфере культуры. Мы сделали все, что могли [чтобы Россия стала лучше]. Во всяком случае, вы сами себе это объясняете. В первые минуты после войны я чувствовал: «Это такой пиздец. Как это возможно?” Мы так старались. (Тема интервью 16)

1 марта в своем офисе Аля обратилась в отдел кадров по поводу удаленной работы. Они отказались разрешить это. В первые дни после вторжения мэр Москвы объявил о победе над коронавирусом и отменил любые уступки рабочим. Она слышала, что различные институты университета были обязаны предоставить списки сотрудников, пропустивших работу за последние пять дней. Директор Института антропологии оставался недоступным. Она была уверена, что многие свободы, дарованные исследователям, исчезнут. Аля рассказала паре доверенных коллег о своих планах и разом забрала все дни отпуска. Возможно, ни у кого не было иллюзий, но ей сообщили, что ее ждут обратно 19 апреля..

Оглядываясь назад, ее решение уйти казалось одновременно иррациональным и сверхрешительным. Она не подвергала себя непосредственной опасности, оставаясь в Москве, и все же она была уверена, что не может остаться и что все изменилось безвозвратно. Если она не могла протестовать, она чувствовала потребность что-то сделать, как-то попытаться вернуть то, что было просмолено. Вдалеке, в каком-то альтернативном пространстве, она чувствовала, что потенциал еще остается: сообщество, движение, группа людей, которые отказались от своей родины, чтобы каким-то образом улучшить ее извне. Она твердо чувствовала, что не имеет права пользоваться какими бы то ни было преимуществами жизни в России. В конце концов, это было этическое определение. Аля не могла точно объяснить, как оборвалась связь между местом и человеком, но она оборвалась, и этот разрыв означал отказ от того, что долгое время помогало формировать ее личность: от любимой работы, коллег и друзей, о которых она заботилась, от дома и от себя. родители. Но вместе с этим разрывом пришло и воодушевление, и энергия, и сосредоточенность. Во многих смыслах это не было похоже на выбор. Остаться значило уступить.

Список возможных направлений сократился по мере закрытия международных рейсов. Она думала о Кыргызстане, Армении и Грузии. Она думала о Дубае и Дохе. Она слышала о других, путешествующих в Израиль. Цены на билеты взлетели. Время растянулось и рухнуло странным образом. Ей казалось, что она играет в Heroes 4, основанную на стратегии видеоигру, которую она любила в детстве, в которой игроки собирали и распределяли свои ресурсы. Потребность отмежеваться от самой себя, осмыслить свои движения в рамках какой-то повествовательной дуги доминировала в ее последние дни в Москве. Алья решила, что дальше всего ее деньги пойдут в Стамбуле. Когда она попыталась купить билеты на сайте Turkish Airlines, было объявлено, что они распроданы. Коллега посоветовал ей зайти к ним в офис в центре Москвы. Когда она приехала в 16:00, за дверями образовалась длинная очередь. Побег не включал в себя сцены отчаянного бега по сценарию, а просто стоял в бесконечных очередях. Мужчина перед ней был одет в причудливое пальто и стильный шарф. Он попросил ее занять его место, пока он будет искать банкомат с наличными. В некоторых филиалах закончились деньги. Банковские приложения, установленные на телефонах, уведомляли людей о местах, где еще можно было снять деньги. Люди входили и выходили из очереди. Когда мужчина вернулся, они посочувствовали бессмысленности ожидания и пошли обедать. Это была единственная еда, которую она ела за день. Он сказал ей, что ему нужно получить документы из Института антропологии, подтверждающие, что он получил образование в России. Она улыбнулась этому совпадению и предложила помощь, позвонив в ее офис, отсканировав документы и отправив их по электронной почте. В то же время ему удалось найти горячую линию для поездок, которую посольство Брунея использовало для планирования поездок своих дипломатов. Он поделился с ней. Она купила билет до Стамбула.

Весь день над ней висело чувство самобичевания — глупость в том, что не навела порядок перед вторжением, глупость в том, что не предвидела войны, глупость в вере во многие вещи о будущем, которое оказалось ЛОЖЬ. Она выиграла от безупречного образования и внимательного воспитания. Она глубоко чувствовала, что облажалась. Как единственный ребенок, она была избалована. С этим осознанием пришло чувство ответственности за ее родителей, которые казались невосприимчивыми к беспокойству и неспособными понять явную ложь, лежащую в основе слов, сказанных говорящими головами по телевидению. Она могла бы придумать причины и обвинить официальные СМИ в их отношении, но она не могла толком понять. Подруга предположила, что все их родители, пережившие 90s, требовалось повествование о прогрессе, чтобы узаконить их жизнь. Им нужно было верить, что все стало лучше. Признать обратное означало бы исказить их самоощущение.

Алья умоляла родителей уйти, но они оставались равнодушными. — Тогда сними все, — сказала она отцу в своей размеренной манере. «Это будет похоже на 90-е». По причинам, которые она не совсем понимала, он удовлетворил ее призыв и обменял многие рубли семьи на доллары. Даже ее бабушка и дедушка, которые недавно переехали из Украины на дачу в Зеленограде, подмосковном пригороде, похоже, приняли предполагаемые цели России. Они были подавлены и разочарованы коррумпированностью и самодовольством украинского политического класса. Они связывают эти наблюдения с более масштабными нарративами, распространяемыми российскими государственными СМИ. Они понятия не имели, как пользоваться интернетом.

Скачал приложение авиакомпании и начал искать билеты. Это было так: вы начали вводить свои данные, и кто-то уже купил этот билет, так как они ввели свои данные быстрее. Денег было много, и я старался сделать все правильно и четко в приложении, но ты такой нервный, и ты знаешь, что не дозвонишься до колл-центра, а если накосячишь, то, наверное, и не дозвонятся. t вернуть ваши деньги — и это много денег. После того, как я подумал, что купил билет, сайт завис и не было подтверждения. Только позже в аэропорту я узнал, что действительно получил билет. Но как только я ввел всю информацию в приложение, я пошел домой, чтобы взять рюкзак, прежде чем уйти. У меня было около часа до вылета рейса. Я даже взял такси от метро до дома, чтобы сэкономить пять минут. У меня не было времени сходить в ванную, поесть, принять душ или переодеться. Я просто взял рюкзак и ушел. (Тема интервью 18)

2 марта Аля сняла все свои деньги со своего сберегательного счета и поменяла их на 100-долларовые купюры. Российское правительство разрешило физическим лицам вывозить из страны до 10 000 долларов. Она разложила деньги по разным конвертам и спрятала их по всем отделениям чемодана. Постоянное напряжение грызло. Она вышла из дома и отправилась в табачный магазин в поисках сигарет. Она не курила со времен университета. «Вы пришли за сигаретами, которых у нас нет», — сказал продавец, указывая на пустые полки. «Все снова начали курить».

Аля знала своего коллегу-антрополога, россиянку Еву Рапопорт, которая жила в Стамбуле и могла предложить ей кушетку. Они написали. У нее не было конкретного плана относительно Стамбула. У нее было только чувство постоянной непостоянности и не всегда утешительная перспектива того, что, по идее, ей повезло иметь немного денег, возможность уехать и друга с незанятой кушеткой за пределами страны. «Это похоже на 1922 год, только с другой политикой», — заметил кто-то, имея в виду исход белых русских после Гражданской войны в России. Аналогия повисла в воздухе. Но что же сделали эти изгнанники? Что они изменили? В этом случае она поможет создать в Стамбуле организацию, которая будет размещать прибывающих россиян, не имеющих достаточно средств для обеспечения проживания. В первые дни она обставляла квартиры для других и простудилась. За пару недель в трех квартирах разместили 40 россиян. Но это лежало в незапланированном будущем.

Вечером того же дня, когда она вернулась домой, ее мать помогла ей собраться, уверенная, что ее дочь стала жертвой временной депрессии и вернется через пару недель. Алья сложила свидетельство о рождении и спрятала его в коробку из-под шоколада, между картонной коробкой и пластиковым контейнером с отдельными лакомствами. Ее волновали различные документы и справки, бумаги, необходимые для установления ее места рождения и ее личности. Обеспокоенная тем, что ее остановят, если служба безопасности аэропорта заподозрит, что она уезжает навсегда, она засунула одежду в небольшой чемодан. Она не упаковала зимнюю одежду из-за нехватки места.

На следующий день отец отвез ее в аэропорт Внуково в Москве. В машине она удалила Telegram со своего телефона. Она написала поддельные сообщения в WhatsApp своей подруге Еве, объявив, что приедет к ней в гости в Стамбул на праздник, посвященный Международному женскому дню, на случай, если сотрудники иммиграционной службы заподозрят что-то в этом роде. В аэропорту было тихо. Рейсы были отменены. Пока они стояли в терминале, ее отец сломался и извинился перед ней за многие вещи: за то, что он не сказал; вещи, которые он не сделал. Они оставались рядом друг с другом, казалось, очень долго. Когда она уезжала, иммиграционная служба не спрашивала ее причин.

Во время полета ее поразила необъятность изгнания. Всю свою жизнь она посвятила изучению взаимосвязанной природы мира, тому, как глобальные тенденции затрагивают даже самые отдаленные уголки России. Ее работа была сосредоточена на анализе связей и взаимосвязей, созданных на расстоянии, а не разрывов и разрывов. В то утро она открыла «Новую газету» и заплакала. Мужчина, сидевший рядом с ней, изобразил улыбку, полную заботы. Он объяснил, что он из Сибири и недавно сделал ремонт в своей квартире. Он решил оставить все позади. — Ты один из нас, — сказал он.

Друзья из-за рубежа связались с нами и кричали нам: «Вылетай сегодня!»
«Билетов на сегодня нет», — сказали мы.
«Тогда вылетай завтра».
И мы вылетели на следующий день. Это было похоже на выпрыгивание из клетки. Многие уехавшие сейчас думают: «Ну, выскочил — ура!» Но ты все еще в чем-то, напоминающем аквариум: стены прозрачны, и за ними видна свобода, но стены все-таки есть. … Я не жалею, что мы ушли. Что есть, то есть. Как только мы выехали из России, в голове постоянно крутились эти настроения: надо сделать то-то и то-то. Но эти запреты не помогут вам выжить. Сегодня мы ели еду. Все в порядке. Мы движемся вперед. Денег хватит еще на два дня. Мы движемся вперед. (Тема интервью 21)

В Стамбуле Аля и ее подруга Ева начали записывать интервью с теми, кто уехал из России. Аля уволилась со своей должности в МГУ, и этот проект позволил ей восстановить чувство профессиональной идентичности. Работа росла по мере увеличения числа испытуемых. Алья пришла к выводу, что ее предыдущие исследования в области добывающей промышленности мало что изменили. Никому не была нужна ее работа: ни компаниям, ни государству, ни людям, жизнь которых была изменена жадностью. Если раньше она была оппортунисткой, получая гранты и изучая то, что хотели другие, Аля считала, что этот проект может послужить цели. Она полна решимости создать архив исхода, каталог моментов перед отъездом, документ апокалипсиса. Она начала видеть начало, не видя конца.

Фотограф – Сергей Медведчиков

Лиссабон. Португалия. 2018

Гонконг. 2018

Сен-Луи. Сенегал. 2018

Стамбул, Турция, 2018

Алматы, Казахстан, 2018

Томск, Россия, 2018

Национальный парк Столбы. Красноярск. Россия. 2007

Гавана, Куба, 2019

Гавана, Куба, 2019

Гавана, Куба, 2019

Тринидад. Куба. 2014

Гавана. Куба. 2015

Гавана. Куба. 2014

Гавана. Куба. 2015

Гавана. Куба. 2015

Баия-де-Кочинос. Куба. 2014

Тринидад. Куба. 2015

Гавана. Куба. 2014

Томск, Россия, 2020

Томск, Россия, 2020

Томск, Россия, 2020

Томск. Россия. 2014

Томск. Россия. 2013

Томск. Россия. 2014

Томск. Россия. 2014

Томск. Россия. 2014

Томск. Россия. 2015

Томск. Россия. 2012

Томск. Россия. 2014

Томск. Россия. 2014

Томск. Россия. 2016

Томск. Россия. 2013

Аруша. Танзания. 2014

Занзибар. Танзания. 2014

Иволгинский дацан. Бурятия. Россия. 2010

Улан-Удэ. Бурятия. Россия. 2010

Углич. Россия. 2015

Углич. Россия. 2015

Тель-Авив. Израиль. 2014

Иерусалим. Израиль. 2014

Иерусалим. Израиль. 2014

Тель-Авив. Израиль. 2014

Неаполь. Италия. 2011

Стамбул. Турция. 2014

Стамбул. Турция. 2013

Тбилиси. Грузия. 2014

Батуми. Грузия. 2016

Тбилиси. Грузия. 2016

Гори. Грузия. 2016

Батуми. Грузия. 2016

Озеро Тусь. Хакасия. Россия. 2013

Куала-Лумпур, Малайзия, 2019

Джорджтаун, Малайзия, 2019

Пномпень, Камбоджа, 2015

Озеро Тонлесап. Камбоджа. 2013

Сием Рип. Камбоджа. 2015

Пномпень. Камбоджа. 2017

Александровск-Сахалинский. остров Сахалин. 2016

Поронайск. остров Сахалин. 2016

Бангкок. Таиланд. 2012

Москва. Россия. 2015

Республика Алтай. Россия. 2014

Кемерово. Россия. 2016

Горно-Алтайск. Россия. 2016

Горно-Алтайск. Россия. 2016

Белово. Кемеровская область. 2016

Нячанг. Вьетнам. 2017

Бангкок. Таиланд. 2017

Гонконг. 2017

Томск. Россия. 2008

Томск. Россия. 2008

Томск. Россия. 2008

Томск. Россия. 2008

Томск. Россия. 2008

Томск. Россия. 2008

Надя Тупова. Один из последних жителей села Айполово на месте священных обрядов хантов. Ее родители планируют переехать на новое место вместе с Надей и ее братом. Мальчик находится в школьном возрасте, и у родителей нет возможности каждый день возить его в ближайшую школу за 50 км от села на лодке. Айполово. Томская область. Россия. Из проекта Земля Васюганья. 2009 г..

Парабель. Томская область. Россия. Из проекта Земля Васюганья. 2008

Новый Васюган. Томская область. Россия. Из проекта Земля Васюганья. 2008

Петрозаводск. Карелия. Россия. 2007

Великий Новгород. Россия. 2008

Архангельск. Россия. 2007

Сортавала. Карелия. Россия. 2007

Соломоновы горы. На полированном каменном корыте катаются пожилые женщины. Спуск на спине призван избавить человека от плотских грехов, таящихся в спине. Ош. Кыргызстан. 2008

Бишкек. Кыргызстан. 2008

Бишкек. Кыргызстан. 2008

Ош. Кыргызстан. 2008

Ош. Кыргызстан. 2008

Петрозаводск. Карелия. Россия. 2007

Марийский праздник цветов – Пеледыш Пырем. Республика Марий Эл. Шорунжа. Россия. 2006

Томск. Россия. 2005

Томск. Россия. 2008

Томск. Россия. 2008

Томск. Россия. 2005

Каргасок. Томская область. Россия. Из проекта Земля Васюганья. 2008

Новый Васюган. Томская область. Россия. Из проекта Земля Васюганья. 2008

Самара. Россия. 2007

В поезде. Транссибирский. Россия. 2008

Сочи. Краснодарский край.