Специалисты филологи и не филологи: НЕ с именами существительными — Всемирное наследие литературы, истории, живописи

Чтобы оценить, как все изменилось, возьмем Чарльза Элиота Нортона, «самого плодовитого создателя гуманитарных наук» американского высшего образования XIX века.Нортон «не только редактировал Донна, но и опубликовал серьезные исследования Данте, средневековой архитектуры, истории искусства и классической археологии», – отмечает Тернер. «Он умер в 1908 году одним из последних в своем роде». Сегодня, как утверждает Тернер, «если вас называют« доцентом истории искусств », изучение средневековой церковной архитектуры может дать вам должность. Перевод «Божественной комедии » Данте или редактирование стихов Джона Донна обеспечит вам место в очереди в вашем местном бюро по трудоустройству ». Этот комментарий вряд ли внушает доверие лозунгам о междисциплинарном обучении в кампусах колледжей.

Тем не менее, счет Тернера славится тем, что вызывал таких эрудитов из забвения. Их примеры (преимущественно мужские) оживляют эти страницы. Можно было начать с Петрарки, которого лучше всего помнят по сонетам к Лауре, но который, как мы узнаем, «владел больше римской литературой, чем любое другое частное лицо, некоторые из них были его собственными открытиями», включая утерянные письма и речи Цицерона и редкую копию. стихов Проперция.

Петрарка был одним из нескольких итальянских гуманистов, возвестивших Ренессанс.Новые города-государства, разделившие северный итальянский полуостров, предпочитали писцов и администраторов, обученных латинской грамматике и риторике. Тем временем Петрарка использовал эти полномочия, чтобы устроиться на работу в качестве разъездного папского клерка. В какой-то момент его текстовый анализ помог сделать недействительным «древнеримский» документ », который помешал бы Карлу IV, императору Священной Римской империи.

Это было в 1355 году. Более трех столетий спустя британский филолог Ричард Бентли совершил аналогичный подвиг, доказав подделку писем якобы от Фалариса, «полулегендарного тирана Сиракуз в шестом веке до нашей эры, с очаровательной привычкой поджаривать врагов. в полом бронзовом быке.В свободное время Бентли также подготовил «богатое, хотя и беспорядочное исследование исчезнувшей греческой драмы», попутно восстановив «утраченное правило поэтического измерения». Он отредактировал Горация и Теренция и восстановил исключенную греческую согласную в рукописях эпической поэзии, объяснив, таким образом, ранее «загадочные пробелы в метре Гомера». Бентли также направил свои потрясающие знания на чтение серии лекций, дискредитирующих все религии, кроме христианства.

Ко времени Бентли Британия стала раем для филологии, поскольку политические и религиозные проблемы вытеснили новую ученую из континентальной Европы.По мере того, как влияние островного государства распространялось через глобальные завоевания, рос и его интерес к языкам и литературе других народов. В 1767 году Бенджамин Кенникотт, библеист, лоббировал создание первой профессуры персидского языка в Оксфорде. Его рассуждения выдавали странную смесь прагматизма и сентиментальности. Он утверждал, что как не изучая персидский язык, Ост-Индская компания сможет управлять людьми, которые используют этот язык в торговле и дипломатии? И все же Кенникотт также стремился открыть то, что он назвал «первыми семенами» человеческого знания в лице «азиатов».«Изучение их языков, – писал он, – могло бы привести к« первому источнику, из которого произошла вся раса человечества ».

Пророчество Бентли принесло частичные плоды в работе сэра Уильяма Джонса, известного в свое время как «Персидский» Джонс или «Восточный» Джонс. Когда в 1783 году он прибыл в Индию, чтобы стать судьей в Калькутте, Джонс владел 11 древними и современными языками и имел немного «около пятнадцати других». Джонс выдвинул гипотезу, что когда-то существовал единый язык предков, который ученые с тех пор окрестили протоиндоевропейским.Смелость этой концепции имела огромное значение для филологов. Грамматики «больше не анализируют только истории отдельных языков или тесно связанных языков, рассматриваемых изолированно», – объясняет Тернер. «Теперь они также начали противопоставлять грамматические и лексические изменения с течением времени в самых разных языках, которые, как считается, связаны между собой в огромных промежутках времени и пространства». (Подобное, хотя и явно независимое, движение захватило Новый Свет. Даже Томас Джефферсон стремился проследить происхождение коренных американцев, сравнивая языки их племен.)

Джонс заслужил похвалу мыслителей-романтиков в Германии, где его догадка была подтверждена строгими методами, равными науке. Поскольку немецкие националистические мотивы смешивались с научным рвением, эта линия предположений имела свою долю печальных, если не преднамеренных, последствий. Джонс не мог догадаться о судьбе санскритского слова «арийский», когда опубликовал его на Западе. В этом отношении филология часто, кажется, путешествовала под знаменем национализма, империализма или того, что мы теперь назвали бы религиозным фанатизмом.

Тем не менее, как показывает «Филология», более щедрые умы – назовем их междисциплинарными исследованиями и обучением – всегда руководили изучением гуманитарных наук. Даже в более ранних формах гуманитарным наукам было нелегко. Тогда, как и сейчас, им приходилось бороться с неспокойными временами и меняющимся социальным и политическим давлением. Но, учитывая все, что обнаружила филология, мы должны чтить ее наследие, как это делает Тернер в своем окончательном исследовании.

Айенгар руководит отделом исследований и анализа Национального фонда искусств.

Майкл Дирда в отпуске.

diaphanes

Легенда гласит, что филологи не подходят для нашего настоящего – что это люди, которые состарились среди рукописей, изолированные от внешнего мира, обсуждая то или иное прочтение отрывка из папируса альфа или кодекса гаммы. Говорят, что они существа, потерянные как в своих книгах, так и в своих умах; неблагополучные люди, оторванные от призыва настоящего, последние защитники академической специальности, практикующиеся среди Оксфорда или Кембриджа , джентльмены , немецкие профессора-доктора с большими усами или борцы за эгалитарную республику; все убеждены, что центральное положение их области практически соответствует центральному положению западной культуры.

Может существовать такая вещь, как эта филология определенности в мире неопределенностей , открыто оторванная от современной жизни во всех ее аспектах; и все же это всего лишь отражение более широкого спектра практики и мысли. Самые проницательные и проницательные филологи – например, историки – знают, что они существуют в настоящем, и что их сомнение в тексте также основывается на оценке их собственных экзистенциальных условий. Эта филология, одновременно сфокусированная и связная, практикуется в широком диапазоне точек зрения многими аналитиками как текстов, так и своего времени.Филологи движутся между текстовой материальностью и формой колебаний между одним текстом, одним вопросом и другим; колебание, а не абстракция.

Филология опирается на объект своего исследования, а также на синкризис , греческое понятие сравнения , лежащее в основе классических методов. Synkrisis работает между двумя текстами, между текстом и изображением; поэтому он может взаимодействовать с разными материалами – между жизнью текста и самой жизнью.Филология вполне может быть не чем иным, как механизмом для вечного синкризиса , устанавливающего цепочки значений на своем пути. Разделение текстовой жизни и внешней жизни – это иллюзия, в то время как предпосылка филологии состоит в том, чтобы произвести непрерывность. Для каждого примера разлученных жизней можно найти еще много примеров объединенной, интегрированной жизни. В известном примере из своего De Philologia Гийом Будэ описывает Philologia как предмет любви, выходящей за рамки эротической любви, даже за пределами любви к государю.Любовь к филологии – сама любовь к дискурсу – есть высшая форма любви к жизни.

Саломон Рейнах, великий историк и археолог древнегреческой культуры, редактор классических текстов, в открытии которых он часто участвовал, также был близким другом Лианы де Пуги, самой известной куртизанки своего времени. Она поручила Рейнаху отредактировать ее переписку с Натали Барни. Мы можем интерпретировать это доверие как результат социальных взаимодействий и связей; мы также можем – более глубоко – расшифровать в нем след сильной связи между филологией и жизнью.Письма были жизнью Лианы де Пуги, основой самого ее существования, которую она доверила одному из мастеров текста.

Пьер де Нолак, опубликовавший рукопись « Canzoniere » Петрарки, также был князем общества. В своих текстах о Риме, собранных в « Воспоминаниях о древнеримском », он обсуждает свое отношение к городу, который не является простым урбанизмом, но где все опирается на текстуальность. Это, безусловно, одна из причин успеха римской части Гранд-тура как литературного жанра: в этой форме сливаются жизнь и текст, видение заменяет художественную литературу. Здесь, где вы идете, шел Цицерон. Там, куда смотрят ваши глаза, был убит Цезарь. Прямо там. Большая часть этой информации основана на неопределенности, относится к области изобретательства, фантастики. Тем не менее мы считаем, что это история.

Филология основана на распознавании знаков, дополнении этих знаков и построении всеобъемлющей структуры: это делает ее точным эквивалентом действия мозга и действия вымысла.Это постоянное изобретение, и оно не нацелено на радикальную новизну. Можно сыграть на значении «логоса» и сказать, что любящая филология означает любящая любовь к порядку : и тем не менее, филология – это скорее процесс , чем порядок, а процесс упорядочивания , вытекающий из выбора человека действует в пределах материала, от структуры, которую они наделяют, до такого выбора, чтобы придать ему значение. Таким образом, смысл не только создается, но и создается: это собственно изобретено .

Если рассматривать филологию только как систему ограничений, связанных с методами редактирования и транскрибирования, есть риск упустить ее жизненную силу. Конечно, филология подразумевает «танец в цепях», но она также сопровождается признанием полной способности человека организовывать, видеть – безграничную, пусть и скрытую, свободу. Свобода филолога приходит под маской, но она приходит. Таким образом, филология воссоединяется с первоначальным действием рапсодов, которые сшивали фрагменты вместе, собирали эпизоды.Рапсод – первый автор, первый редактор, первый филолог, создавший издание. Все, от архаической греческой поэзии до библейских текстов, подлежит редактированию. Гомер – не только автор, но и редактор текста. Он редактор слов, на которые указывает муза, а также вечный создатель общей версии. Гомер – это псевдоним всех филологов avant l’heure , подготовивших текст за столетия до него. Поэзия с самого начала является филологической, поскольку она действует в соответствии с логикой упорядочивания, которая не обязательно является логикой письма.

Возвращаясь к истокам, нам предлагается выход из необходимой ассоциации между текстом / письмом и материальной, физической реальностью. Филологический акт, будучи однажды радикальным, не является западным как таковой, потому что это действие мозга – это повествование, текстовая транскрипция мозговых действий. Иногда говорят, что язык Европы – это перевод, но еще убедительнее это можно сказать об Африке. В каждом регионе исторически были десятки, если не сотни языков.Многие из этих языков могут существовать без письменности, но они создают свой собственный текст за пределами физических границ документации, к которому, тем не менее, иногда принадлежат. Некоторые из наиболее значительных текстов были переработаны и переосмыслены в Тимбукту. Тем не менее, текстуальность Африки не является исключительно документальной, как показал Башир Сулейман Диань. Убрать слово «текст» из его документального значения и восстановить этимологическое значение слова «ткань» – значит избавить его от ограничений.Удаление филологии из рукописи и перенос ее в текст на языке открывает широкие возможности. Такой подход стирает хронологические и географические ограничения – таким образом, рапсоды и гриот используют схожие методы, как у любого писателя, любого человека. Филология – это не остров перед варварами; это микрокосм человеческих усилий. Филология – символ жизни.

Парадоксально, но филология ставит в перспективу примат письма: если вся жизнь – это форма одновременного письма / чтения, то в написанном, опубликованном тексте нет необходимости.Все это было бы правдой, если бы в противостоянии со структурами забвения, созданными в этом мире, письмо так долго не было единственным способом произвести нарративную память. Знаменитая цитата из Phaedrus , согласно которой «письмо – это искусство памяти, а не запоминания», отмечает, насколько это одновременно яд и противоядие. Письмо разрушает воспоминания и заменяет их памятью как единственной возможностью отслеживать слова, факты, существование. Если бы мы радикализовали эту концепцию филологии, мы могли бы представить себе мир без письменности, поскольку все есть текст – или, по крайней мере, мир, в котором письменное слово существовало бы среди множества форм надписей в пределах жизни.Тогда письмо было бы лишь одной из форм. Следуя этому рассуждению, из-за силы подавления, связанной с циклом жизни, каждое творение будет подразумевать форму уничтожения в соответствии с ритмом метаморфозы; тогда документальный текст стал бы своеобразной метонимией для текста мира. Текст был бы не противоречием миру, а сигналом. Текст был бы не оплотом жизни, а постоянным ярким сигналом для форм жизни, и это в то время, когда другие формы передачи – особенно устные и даже визуальные – ослабли.Текст привел к смерти воспоминания и, таким образом, стал единственным способом запоминания. Филологи могут поэтому полагать, что их жизнь – это текст, пришедший на смену жизни; но чтобы быть истинным филологом, нужно вернуть к жизни акт воспоминания, воссоздавая тем самым линии передачи. Может быть, чтобы стать филологом, нужно быть готовым отказаться от книг. Это то, что нам рассказывают все истории ученых, которые, прочитав и проработав книги, оставили книгу – например, Ника Лэнда.Библиотека – это микрокосм мира, а не просто убежище. Его действие становится мощным только тогда, когда вы его покидаете.

Что было бы, если бы филолог пошел в CBGB? Этим филологом хотела стать Сильвера Лотринджер. Первые выпуски Semiotext (e) были выпущены в ночных клубах. Лотрингер хотел, чтобы люди танцевали с журналом. Он был разработан аспирантами Колумбийского университета и наполнен новыми критическими эссе Феликса Гваттари, Жиля Делеза, Мишеля Фуко, Джона Кейджа, Черных пантер… Лотрингер никогда не переставал видеть связь между наиболее интенсивными формами текста, сжигающими уши (и глаза), и образами жизни, сжигающими тело. Секс, наркотики, танцы в ночи – вот как нужно было раскрыть мысли Ницше с такой же интенсивностью и непосредственностью. Ясность, вызванная тяжелой жизнью, отличается от той ясности, которую испытывают читатели в библиотеке – и все же … Можно, величайший парадокс, спросить себя, не соответствует ли опьянение текстом тому ясному представлению, которое мы получаем в 4 часа утра, после того, как услышал ритмическую поэзию Ричарда Ада и Voidoids.Успех Ричарда Хелла, помимо его определяющей жанр внешности, заключается в том, что он создал форму, в которой музыка не сопровождает поэзию, а поэзия не сочиняется для музыки, а где двое становятся одним. Этот союз двух интенсивностей в одном проявлении жизни – способ радикализировать и музыку, и поэзию – звук и язык объединяются в чувственном и интеллектуальном опыте. Фактически, это может быть радикализация самого понятия филологии, которое заключается не просто в упорядочивании элементов, но также в контакте со страницей, чувственном опыте.

Что происходит, когда филолог выходит на поле битвы? Филологи думают, что они все видели и слышали, потому что они говорят с помощью знаний, переданных в книгах, – знаний, извлеченных из всех форм знания. В отличие от историков, с которыми у них много общего, они стремятся не к повествованию как таковому, а к условиям и материальной структуре повествования. У филологов меньше амбиций – гораздо меньше, чем у философов, – но их дискурс должен опираться на якорь.Природа филологического толкования – это скорее колебание, чем абстракция – это больше вопрос движения между источниками, чем грандиозного, всеобъемлющего повествования. Но что происходит, когда филология напрямую сталкивается с материалом? Может ли филология существовать перед лицом страданий и мучительного страха? Имеет ли смысл ехать в эти места филологу-классику? Есть ли места, которые блокируют филологию?

Эти вопросы открывают возможность для филологии существования, поскольку военные репортеры тоже филологи.Умеют распознавать опасности, лица, находить информацию. Филология также основана на специализации и опыте ее практикующих специалистов. Филологи специализируются на определенном фрагменте текста мира, и они должны сосредоточиться на нем – сравнительный результат, синкризис , должен быть закреплен в исходном фрагменте, чтобы не потерять свою основу, угол зрения чтение текста, устанавливающего правомерность филологической практики. Без этого текстового обоснования нет филологии.Если противостояние закреплено в исходном тексте, оно может работать со сравнением. Жизнь, связанная с жизнью текстов, – это область филологов-классиков; но мы должны признать, что военные репортеры тоже могут обращаться к тексту – с войны.

Тогда возникает вопрос о разделении, разграничении текста и жизни: имеют ли они одну и ту же природу или скроены из двух разных тканей, объединенных в одну одежду, одежду мира? Можем ли мы представить себе форму единства, которая позволила бы нам определить универсальные правила чтения и письма, применимые ко всем материалам? Кажется необходимым признать филологическую активность ума, а также распространение форм, которые филологический акт может принимать, проявляя себя во многих или даже во всех областях.Затем можно было бы расширить филологию, включив в нее все формы внимательной техники. Тогда может возникнуть третья, сравнительная форма филологии, но она рискует потерять свою специфику, опасно приблизиться к философии, искусству абстракции. Филология, как и философия, может расширяться до представления предложений, но не с точки зрения созерцания, как это делает философия. Филология стремится оставаться в рамках текста, крупности материи, даже если его колебания открывают путь к новому толкованию.Согласно этой схеме, жизнь будет первым объектом филологии, а письменный документальный текст, дедукцией, дополнением, продолжением. Жизнь – это оригинальный филологический текст.

Филология – это не Аллан Капроу, стирание границ между искусством и жизнью, стремление к тому, чтобы между ними не было разницы, как если бы цель искусства заключалась в слиянии с жизнью – без какого-либо разделения. Филология действует из определенных материалов и не может существовать в парообразном состоянии.Неограниченная филология рискует сойти с ума – опять же, случай Ницше. Но разговорная филология открывает возможности. Филология не существует без рамок. Текст мира и письменный текст не вырезаны из одной ткани. Существует много видов тканей, и текст жизни охватывает их все. Фактически, в филологии жизни письменный текст, рукописи, папирус составляют меньшинство.

Филология позволяет открыть пространство для меньшинства: филологи всегда в меньшинстве, если они серьезно относятся к своей задаче.Монтаж основан на противостоянии всем голосам, которые были раньше, на рассмотрении отмены всей их власти. Филология, таким образом, представляет собой чрезвычайно уединенное занятие – как еще можно себя чувствовать, когда мы собираемся противоречить целой традиции? – а также быть голосом большинства в целом, поскольку человек должен существовать со всеми этими голосами.

Ницше – один из самых влиятельных практиков филологии – той самой филологии, которую он пытался переопределить, вопреки Виламовицу и документальной историцистской традиции, в пользу другой филологии, которая занималась бы самой жизнью.Мысль Ницше – это голос меньшинства – голоса одинокого человека, стоящего перед стадом большинства, который отрицает какое-либо право на существование. Его витализм мог быть прочитан как защита силы, насилия; но это также описание условий выживания меньшинства. Часто делается замечание, что представители меньшинств многих форм на самом деле составляют большинство, но сам принцип меньшинства состоит в том, чтобы быть сообществом ; в то время как большинство утверждает, что – это сообщество .Филология сама по себе является искусством меньшинств, соединенных для создания большинства – это не дискурс большинства, а серия из маленьких голосов, , которые вместе образуют хор. Филология – это хор маленьких голосов читателей, индивидуальность которых остается бесконечно слышимой.

Что происходит, когда хор следует модели не Баха, а Сида Вишеса? А панк-филология? Это оксюморон или реальность? Для филологии, как и для философии, тоска едина, форм много, они становятся более многочисленными из-за принятия своей принадлежности к открытой, множественной жизни.Так же, как может быть сепаратная, экспериментальная филология, может быть и панк-филология. Нет ничего против. Поскольку кажущееся разделение областей – текстов, жизней, произведений искусства, чувств – существует только как схема, принцип, обреченный на постоянное оспаривание. Именно этот вызов позволяет филологии измерить себя, понять, где она может и чего не может. Это также позволяет понять, что филология – это не просто область знаний – это фактически метод понимания, который охватывает все остальные, с правильным сочетанием глубины и дистанции.Ощущения филологии постоянно меняются – нет единственного «правильного пути» жить филологией. Его единственный принцип sine quo non – это форма внимания и точности. Без внимания не может быть филологии; но может быть совершенно острая филология без текста, без книг, только с памятью. Например, Эрих Ауэрбах, как известно, держал в голове всю свою библиотеку.

Книги существуют, чтобы продолжать библиотеки жизней, но жизнь – высшая библиотека.Тем не менее, он горит в конце каждого существования. Единственный способ изучить текст – измерить ограниченный, фрагментарный характер того, что мы читаем. И все же, когда мы это делаем, нам предоставляется доступ к крошечному фрагменту библиотеки, который остался. Невозможно получить доступ к нему без интенсивного и интимного ощущения жизни. Когда ты танцуешь, когда ты заблудишься на рейве среди ночи, на лугу с друзьями и незнакомцами, в тени среди зарослей – тебе дано ощутить чувство жизни.

Эти два режима кажутся противоположными. Один терпелив, честолюбив, скромен; у другого все чувства в неистовстве. Но это две стороны одной и той же реальности – переживания Фуко ночей в Сан-Франциско совпали с его филологическими работами по стоическим и святоотеческим текстам; Ночи Барта во дворце созвучны его семиотическим произведениям, которые являются формой современной филологии. Ничто не изолировано: даже если вы решите разделить вещи, все будет связано либо иллюзией дихотомии, либо честностью множественного единства.Можно, как Пруст, стремиться отрицать это, пытаться поддерживать две отдельные жизни, два мира. Сама эта попытка есть иллюзия, и иллюзия иллюзии. Ибо интенсивность рейва имеет еще больше смысла, когда следующее утро не грустное и серое, а когда оно приобретает еще большую интенсивность, красоту, силу из-за отличия – этот обновленный взгляд на мир – это то, что приносит филология.

Согласно теологии философии, нет другого совершенного мира, противостоящего разочаровывающему нынешнему миру, но такого, в котором существует несметное количество миров и где все можно прочитать в пределах одного чтения.Тела ночью, тексты днем, тексты ночью, тела днем, пейзажи – тогда чтение не является частично активным, пассивным или явно неактивным опытом. Это самый активный из переживаний, но он не обязательно предлагает драматизацию своей деятельности. С другой стороны, ночные танцы предлагают представление и, даже в пределах бессознательного, также полны фактов, идей, приснившихся мыслей. Принять тот факт, что эти два мира недалеки друг от друга, означает совершить основной филологический акт – воспринять все предвзятые идеи, обратить на них внимание и даже проанализировать их, чтобы затем иметь возможность освободиться от них.Это отправная точка филологии в ее самом узком смысле, а также то, что она воплощает в жизнь, ее первенство существования. Если в 6 часов утра восходящее солнце приносит не печаль, а волнение от возможного возврата к тексту, то это потому, что мы воплощаем в себе совершенную форму панк-филологии. Если ночи чередуются между иконографическим анализом повторяющегося образа и рассмотрением самоотверженности, тогда мы действительно находимся в сфере панк-филологии. Для филологии, как и панк, есть одновременно реализация и отказ от центральной роли конституируемого субъекта в противовес другим формам существования. Это и цена, и прекрасное предложение, которое филология представляет миру.

(PDF) Разработка учебных материалов по ESP для студентов нефилологического факультета

107

Бланка Климова / Процедуры – Социальные и поведенческие науки 197 (2015) 104 – 107

Кроме того, автор данной статьи предлагает следующее В динамическом подходе Jolly & Bolitho (2011) к созданию и адаптации материалов

говорится, что учителя должны опробовать свои материалы на своих классах, а затем модифицировать их

в соответствии с отзывами и предложениями студентов.

Наконец, прежде чем использовать учебные материалы, онлайн или традиционные, учителя должны подробно объяснить своим

учащимся, как использовать эти материалы. Поэтому настоятельно рекомендуется использовать своего рода учебное пособие. Фактически, это руководство по изучению

может помочь студентам повысить свои шансы успешно и эффективно пройти курс ESP. Это руководство

может служить введением и мотивацией для изучения предмета. Более того, он может предоставить информацию о предмете;

его цель, инструкция по изучению или ссылки на другие источники.

4. Заключение

В заключение следует подчеркнуть, что разработчики материалов, которые в большинстве случаев также являются учителями, должны отражать не только методологические принципы и подходы, но и учитывать, что материалы должны быть написаны в таком формате

способ, которым учитель может использовать их как ресурс и не следовать им как сценарию (см. Tomlinson,

2010). Если такой материал будет разработан, то и преподавание, и обучение станут проблемой.Более того, такие письменные учебные материалы

могут повысить интерес студента к учебе, соответственно его мотивацию для самостоятельного обучения

(Фридрихова Климова, Пулова, 2013).

Ссылки

Структура урока ESP и его содержание. Получено 2 ноября 2014 г. с сайта

http://bboard.uhk.cz/webapps/portal/frameset.jsp?tab_tab_group_id=_2_1&url=%2Fwebapps%2Fb lowboard% 2Fexecute% 2Flauncher% 3Fty

pe% 3DC 3D_1507_1% 26url% 3D.

Барлоу М. (2002). Корпорация, согласование и обучение языкам. Материалы Международной конференции КАМАЛЛ 2002. Корея: Тэджон.

Дадли-Эванс, Т., и Сент-Джон, М. (1998). Разработки на английском языке для конкретных целей. Кембридж: КУБОК.

Фридрыхова Климова, Б. (2012). Обучение формальному письменному английскому языку. UHK: Гаудеамус.

Фридрыхова Климова, Б. (2013). Английский для академических целей: разработки в области теории и педагогики. UHK: Гаудеамус.

Фридрыхова Климова, Б., & Касетл, Дж. (2012). Видео на уроках английского языка. AWER Процедуры Информационные технологии и компьютер

Наука, 2. Турция, Стамбул: Всемирный академический центр образования и исследований, 44-49.

Фридрыхова Климова, Б., Пулова, П. (2013). Анализ онлайн-материалов и их влияние на обучение. Третья международная конференция

по цифровой обработке информации (ICDIPC 2013). США: Общество цифровой информации и беспроводной связи (SDIWC), 564-

568.

Herbolich, B. (1979). Коробка воздушных змеев. В JM Swales (Ed.), Episodes in ESP. Хемел Хемпстед, Herts: Prentice Hall, 132–134.

Хатчинсон, Т., и Уотерс, А. (1987). Английский для особых целей: подход, ориентированный на обучение. Кембридж: КУБОК.

Хайленд, К. (2006). Английский для академических целей: справочник для продвинутых пользователей. Лондон: Рутледж.

Джолли Д. и Болито Р. (2011). Рамка для написания материалов. В Б. Томлинсон (ред.), Разработка материалов и преподавание языка.

Кембридж: Издательство Кембриджского университета. 107-134.

Йонассен Д. (1994). Технология мышления. Образовательные технологии, 34, 34-37.

Джордан Р. Р. (1997). Английский для академических целей. Кембридж: Издательство Кембриджского университета.

МакМахон М. (1997). Социальный конструктивизм и всемирная паутина – парадигма обучения. Получено 14 июля 2010 г. с номера

http://www.ascilite.org.au/conferences/perth97/papers/Mcmahon/Mcmahon.html.

Плевс, М.(2010). Обзор текущей передовой практики EAP и способов измерения ее эффективности. Получено 27 марта 2013 г. с сайта

http://www.sprachenzentrum.hu-berlin.de/downloads/a-review-of-current- best-practice-in-eap-and-how-its -fficiency-can. – быть размеренным.

Робинсон, П.С. (1989). Обзор английского языка для конкретных целей. В Х. Коулман (ред.), Работа с языком: мультидисциплинарный

Рассмотрение использования языка в рабочих контекстах. Берлин: Mouton de Gruyter, 395-428.

Сименс, Г. (2004). Коннективизм: теория обучения для цифровой эпохи. Получено 21 января 2013 г. с номера

http://www.ingedewaard.net/papers/connectivism/2005_siemens_ALearningTheoryForTheDigitalAge.pdf.

Симонова И. (2010). О процессе внедрения ИКТ в высшее образование нашли отражение в конференциях и конкурсах электронного обучения по адресу

FIM UHK. В I. Семрадова и др., Размышления об использовании виртуальной учебной среды.Градец Кралове: MILOS VOGNAR

Publishing House, 26-62.

Тодд Р.В. (2003). EAP или TEAP? Журнал английского языка для академических целей, 2, 147-156.

Томлинсон Б. (2010). Принципы и процедуры разработки материалов. В Н. Харвуд (ред.), Материалы в ELT: теория и практика.

Кембридж: Издательство Кембриджского университета.

Выготский Л. (1978). Разум в обществе: развитие высших психологических процессов. MA: Издательство Гарвардского университета.

Уотерс, М., & Уотерс, А. (1992). Учебные навыки и учебная компетентность: правильное расставление приоритетов. Журнал ELT, 46 (3).

Уотерс, М., & Уотерс, А. (1995). Учебные задания на английском языке. Кембридж: КУБОК.

Уилсон Б. и Коул П. (1991). Обзор моделей когнитивного обучения. Исследования и разработки в области образовательных технологий, 39, 47-64.

Увидев историю | Филология

Видение История
Филология

Неправильно определять историю как таковую. который извлекается из документов, но документы действительно играют важную роль.Если период и культура, которые изучаются, не принадлежат ему, первая задача – выучить язык документов и обычаи времени. Но мы не можем просто использовать эти навыки, чтобы просмотреть историю документа; документ само должно быть тщательно исследовано. Это подразумевалось в случае Саллюстия на предыдущая страница. Мы рассмотрим это здесь для дальнейшего внимание, а мелкие детали – для больших перспектив.

А Рассказ

Для начала: у нас вообще есть текст отрывка, или есть ошибка писца, которая вносит недопонимание?

.. .

Апокрифическая история [LSCC 22F3] рассказывает, как Дз-ся, ученик Конфуция, читал в архивы Вэй, что войско Цзинь «пересекло реку с тремя свиней »(фраза слева выше). В этом он рискнул усомниться, поскольку это тарабарщина. Какое чтение было правильным? Он предположил двойник фраза «пересекли реку в [циклический день] джи / хай» [ правая фраза]. Позже он подтвердил в архивах Джина, что это было правильное прочтение.История датируется примерно 0220 годом. Это полностью изобрел; этого никогда не могло случиться. Он показывает, что по состоянию на c0220, принцип гипотетической поправки, позже подтвержденный открытием документа; вроде того, что Bentley был известен позже, был уже понят. Вот идеал филолог как провидец, проникающий сквозь облака настоящего и видящий прямо обратно в неискаженное прошлое. Дз-ся (в начале 05 века) никогда этого не делал, но кто-то, кто внес свой вклад во второй уровень Текст LSCC (конец 03 века) это понимал.

ср тоже должен это понимать. Таковы ошибки, которые может сделать один писец. Отсюда следует, что если документ доходит до нас путем передачи от переписчика к переписчику, каждый переписчик может допустить эти и другие ошибки, искажение текст, вероятно, будет умножен, и обнаружение ошибок станет гораздо более актуальным. Рукописи текста могут быть разделены на семьи, каждая из которых определяется путем извлечения из копии, в которой впервые была сделана определенная ошибка, чтобы увековечить после этого.Тексты во главе каждой семьи также могут быть изучены, чтобы увидеть, что отношения , которые они могут показать друг другу, все с идеей построения стемма, древовидная диаграмма, показывающая, как каждый текст отличается от оригинала, и подсказывая, где может пролегать линия наименьшей коррупции. В конце этого строчку, нас ждет если не «авторская рукопись», то во всяком случае самая ранняя копия, которую может открыть нам изучение более поздних копий. Это лучше называется архетип .Как бы то ни было, это лучшее, что мы можем получить с тем, что у нас есть.

Те, кто задумался над историей рационально отдавали должное этим подготовительным трудам филология, как анализ оглавления ланглуа et Seignobos или Джон Мартин Винсент мгновенно покажет. Они даже защитили труды филолога против презрения тех, кто жалеет времени на эти труды, обучение они предполагают, и малый масштаб (одно слово, одна буква, одна масоретская гласная точка), на котором они иногда работают:

Есть это только один аргумент в пользу легитимности и благородства малоизвестных труды эрудиции, но это решающий аргумент: он опирается на их незаменимость.Ни эрудиции, ни истории. (Введение 112)

Или (Langlois et Seignobos продолжают добавлять), как выразился Святой Иероним,

Non sunt contemnenda quasi parva, sine quibus magna constare non posunt.

Марк Блох, писавший полвека спустя, во времена нацистской оккупации Франции, указал на разъяснение ценности источников, которые только филология могу предоставить:

Верно прогресс начался в тот день, когда, как выразился Волни, Сомнение превратилось в «экзаменатора». или, другими словами, когда постепенно выработались объективные правила, которые позволил отделить истину от лжи.Иезуит Папебрук, в котором чтение житий святых породило глубокое недоверие к все наследие раннего средневековья, считающееся всеми грамотами Меровингов которые хранились в монастырях как подделки. – Нет, – ответил Мабийон. Несомненно, некоторые хартии подверглись ретуши, некоторые – были вставлены, а некоторые из них были полностью сфальсифицированы. Есть также некоторые из них являются подлинными, и именно так можно отличить плохое от хорошего.В том же 1681 году, в год публикации De Re Diplomatica, был действительно великим в истории человеческого разума для критики документы архивов определенно установлены.

Нет каждый историк должен быть мастером греческой палеографии или масоретской гласной указывая. Но историки должны знать об этом достаточно, чтобы сказать, могут ли эксперты кому они поручают эту задачу, тем, кто закладывает фундамент, на который они предлагают построить свой замок интерпретации, свое дело сделали хорошо.И они должны знать, у кого спросить, считают ли они, что проблема в том, что они пытаются сделать.

Этиология текста

Таким образом, ошибка своя микроистория. То же самое и с текстом, в котором возникает ошибка. Таким образом, мы можем спросите у исправленного текста: действительно ли у нас есть работа этого философа, или мы читаем фальшивую главу какого-нибудь более позднего последователя? Филология занимается этот большой масштаб также: подлинность или внутренняя согласованность целого тексты.

Юлиус Велльхаузен заметил, что книги Самуила содержали не , а одну историю основания Царства. в Израиле, но , два, этажей. Один был относительно нейтральным, а другой – явно враждебно. Эти двое были тесно переплетены по всему тексту. Отделяя их, и отметив их родство, Велльхаузен смог прояснить не только самая ранняя зарегистрированная традиция о Царстве, но также и природа более позднего ревизионистская критика королевского сана.Он не остановился и на Сэмюэле. Начиная с монография о Самуиле в 1871 году, Велльхаузен к 1882 году достиг точки, когда он мог написать Пролегомены ко всей Истории Израиля.

The идея о том, что тексты не обязательно представляют собой единое целое, но, возможно, были созданы поэтапно, с течением времени и содержат материал разного возраста и, следовательно, разного доказательная ценность, прекрасно иллюстрируется в работе Велльхаузена. Другие подобным образом показали, как сочетаются разные пророческие традиции в Книге Исайи.На другом конце света аккреционная модель формирование текста в настоящее время трансформирует наше понимание всего классического период Китая, распутывая переплетенные повествования.

Есть были недавние попытки, некоторые из них изнутри истории, избавиться от филологии. Но филология, хотя и несомненно вспомогательная наука, незаметно переходит в Собственно история, как твоя рука сливается с плечом. Было бы ошибкой попытаться ампутировать одно от другого.Где именно вы бы остановились?

Показаний

• Брюс М. Мецгер. Текст Нового Завета. 3ed 1992. Полезные примеры филологии в действии. Кардинальное правило для оценки вариантов, в конечном итоге из-за Тишендорфа, находится на p207
• E Брюс Брукс. Настоящее состояние и будущее Перспективы доханских текстологических исследований. объявляет об аккреции модель формирования текста, и приведены краткие примеры ее применения
• E Брюс Брукс и Таэко Брукс.Оригинал Аналитики. Применяет модель аккреции к высказываниям, приписываемым Конфуция, что привело к восстановлению последовательных позиций, занятых конфуцианской школой Лу за 230 лет
• Юлиус Велльхаузен. Пролегомены к истории Израиля (1882, 5ed 1899; tr 1957)

17 декабря 2006 г. / Контакт Проект / Выход на Outline Индекс Стр.

Филология и история – Оксфордская стипендия

Страница из

НАПЕЧАТАНО ИЗ ОНЛАЙН-СТИПЕНДИИ ОКСФОРДА (Оксфорд.Universitypressscholarship.com). (c) Авторские права Oxford University Press, 2021. Все права защищены. Отдельный пользователь может распечатать одну главу монографии в формате PDF в OSO для личного использования. дата: 10 декабря 2021 г.

Глава:

(стр.233) Глава 11 Филология и история

Источник:

Оксфордская история исторической письменности

Автор (ы):

Дональд Р. Келли

Издатель:

Oxford University Press

DOI: 10.1093 / acprof: osobl / 9780199219179.003.0012

В этой главе исследуется сближение филологии и истории. Филология относится к критическому изучению литературных текстов в отношении стиля, структуры и исторического значения. В этой связи он веками ассоциировался с изучением истории, особенно понимаемой в смысле прошлого западной (и, в более широком смысле, незападной) культуры через ее письменные останки, и с гуманитарными науками в целом. В Европе эпохи Возрождения история рассматривалась как одна из гуманитарных дисциплин, и в связи с этим имела тесные связи как с грамматикой, так и с риторикой и, следовательно, с филологией.

Ключевые слова: филология, история, историческое письмо, историография, гуманитарные науки

Oxford Scholarship Online требует подписки или покупки для доступа к полному тексту книг в рамках службы. Однако публичные пользователи могут свободно искать на сайте и просматривать аннотации и ключевые слова для каждой книги и главы.

Пожалуйста, подпишитесь или войдите для доступа к полному тексту.

Если вы считаете, что у вас должен быть доступ к этому заголовку, обратитесь к своему библиотекарю.

Для устранения неполадок, пожалуйста, проверьте наш FAQs , и если вы не можете найти там ответ, пожалуйста связаться с нами .

Различия между носителями языка и филологами

Различия между носителями языка и филологами

Филология чаще определяется как изучение литературных текстов, а также устных и письменных записей, установление их подлинности и первоначальной формы, а также определение их значения.Человек, который занимается таким обучением, известен как филолог.

Для носителя языка подробные сведения об их языке являются просто частью их идентичности. Это здорово, потому что в их устной и письменной речи есть естественность. Филолог, с другой стороны, может объяснить, как и почему за всем этим стоит. Они понимают историю и политику языкового развития.

Ситуации, в которых носитель языка может быть более эффективным, чем филолог

Точно так же, как бывают ситуации, когда лучше всего подходит образованный специалист по языку, иногда для работы подходит носитель языка.Первая ситуация – в деловом мире, особенно в сферах взаимоотношений с сотрудниками, продаж и маркетинга. Способность понимать общий язык, даже сленг, может очень пригодиться в розничной торговле и других сферах прямых продаж.

Сфера услуг – это также место, где могут проявить себя носители языка. Их способность понимать язык в повседневной жизни и говорить на нем удобно и четко очень важна.

Некоторые другие рабочие места, где носители языка могут иметь преимущество:

• Правоохранительные органы
• Начальное и начальное образование
• Здравоохранение и медицина
• Консультации
• Юридические вопросы
• Склад фабрики и производственные работы
• Сельское хозяйство

Разницы между тем, что мы делаем, и тем, что мы можем делать, было бы достаточно для решения большинства мировых проблем.»
Махатма Ганди