Власиха школа попова: Яндекс Карты — подробная карта мира

По факту поджога было возбуждено крупное сфабрикованное уголовное дело против так называемой Автономной боевой террористической организации (АБТО), которую, по версии следствия, возглавлял Асташин. Первоначально предполагаемым членам АБТО были предъявлены обвинения в порче имущества, но вскоре их обвинили и в мелком хулиганстве. Позже Следственный комитет решил, что фигуранты дела хотели повлиять на государственную политику, поэтому их следует судить за «терроризм» (наказуемый по статье 205 УК). Их под пытками заставили признаться.

Десять молодых людей были замешаны в деле ABTO. В 2012 году они были приговорены к различным срокам лишения свободы. Асташин получил самый большой срок — 13 лет колонии строгого режима, который впоследствии был сокращен до 9 лет и 9 месяцев. Сначала Асташина отправили в Красноярскую колонию № 17, но в 2014 году его перевели в Норильскую колонию № 15. Юристы и правозащитники утверждали, что дело политическое, указывая на то, что АБТО не существует, а члены предполагаемая «террористическая организация» даже не знала друг друга.

«В случае с Иваном ФСБ отомстила подросткам, которые осмелились бросить им в окно бутылку с бензином. Дело было вожаком. Она показала, как выродились силовики: зачем им выслеживать настоящих преступников и документировать каждый их шаг, если они могут пытать детей до потери сознания, заставляя их подписывать дерьмовые «признания», которые потом будут называться «доказательствами» вердикт?” сказал адвокат Игорь Поповский, который выступал по делу Асташина в Верховном суде России.

В последние годы Асташин стал известен как автор статей о тюремных нравах. 1 сентября 2019 года на «Радыё Свобода» было опубликовано его письмо «Ломать осужденных под прикрытием закона», в котором подробно рассказывалось о несправедливостях в красноярской ИИК-17, о различиях между кастами заключенных, их сотрудничестве с надзирателями и психологическом принуждении, применяемом к заключенным со стороны сотрудники исправительных учреждений. Вскоре мы получили ответ от начальников колонии, что Асташин письмо не писал и никаких нарушений закона в колонии не допускается. Хотя мы знали, что письмо написал Асташин, мы сняли статью, опасаясь за его безопасность.

21 сентября 2020 года Асташин отбыл наказание и вышел на свободу. В настоящее время он работает над книгой о своем тюремном опыте. Он рассказал «Радыё Свобода» о том, что с ним происходило на воле и в тюрьме.

Ваш товарищ Алексей Макаров сказал, что стал революционером в 15 лет. Когда вы заинтересовались политикой?

Когда мне было около 14 лет.

Когда вас в суде назвали националистом, они были правы?

Сначала я был националистом, потом мои взгляды расширились. Я вышел из ДПНИ и в 2009 году присоединился к коалиции «Другая Россия», которую в то время возглавляли Эдуард Лимонов, Михаил Касьянов и Гарри Каспаров, и в нее входили националисты, либералы, коммунисты и кто угодно еще. В том же 2009 году я побывал в Украине, где познакомился с движением автономных националистов, и подумал, что надо сделать что-то подобное. В то время в коалиции «Другая Россия» произошел раскол, там все заглохло. Моя радикализация произошла из-за того, что не было людей, организующихся над землей. Потом было движение автономистов в России, как националистов, так и левых анархистов.

Вы сняли действие на видео. Он до сих пор доступен в Интернете, и там есть слоган «Русское действие». Значит, это был националистический протест?

Да.

Вы жалеете об этом или вспоминаете с удовольствием?

Ни то, ни другое. Ни о чем не жалею: что сделано, то сделано. В то же время я сейчас считаю, что это было неэффективно: рейтинг эффективности протеста был отрицательным. Мы хотели привлечь внимание к диктатуре чекистов, но [ролик набрал] десять тысяч просмотров, а это капля в море. Это не вызвало публичного обсуждения, это была пустая трата времени. Между тем, участники протеста получили длительные сроки тюремного заключения. Конечно, это были неэффективные действия.

Вас также обвиняли в попытке взорвать Лексус. Чья это была машина?

Это была глупая история. Как химик, я экспериментировал, меня интересовали пиротехнические устройства и взрывчатые вещества. Я построил эту штуку и решил ее протестировать. Я нашел Лексус: я думал, что он, вероятно, был застрахован. Это еще один социальный подтекст.

Атаковать богатых?

Да.

Следователи утверждали, что вы были руководителем организации, состоящей примерно из десяти человек. Кто были эти люди?

Ребята, которых я знал, но не всех. Провели и прямые действия: семь поджогов. Единственное, что у нас было общего, это то, что мы были знакомы. Нас пытками заставили признаться, что мы сотрудничали. Если внимательно прочитать приговор, то там много нестыковок. Пишут, что ребята увидели отделение милиции и решили его поджечь. Но почему тогда пишут, что я руководил акцией? Тем не менее, нас судили как организованную преступную группу: во всем, что делали эти ребята, обвиняли и меня, и я был осужден как организатор.

Но знали ли вы о существовании ABTO? И существовала ли эта организация?

Именно в ходе следствия я узнал, что являюсь руководителем организации. И я видел видео, которые они разместили в Интернете. Ни у них, ни у нас не было никакой организации. Просто человек, который выложил ролики, решил, что будет интереснее, если он напишет, что это какая-то организация. Четыре человека ходили вокруг и поджигали.

Дела «Сеть» и «Новое величие» похожи на то, что произошло в деле АБТО, или методы чекистов изменились за последние десять лет?

Они очень похожи, только хуже. Нас арестовали за реальные действия. В нашем случае терроризма не было, но были действия: их можно квалифицировать как порчу имущества или мелкое хулиганство. В делах «Сеть» и «Новое величие» вообще не было действий, то есть судили просто за принадлежность к мифическим организациям. Законов, по которым сейчас судят подсудимых по тем делам, в наше время просто не существовало. Если бы нас судили сейчас, нам, наверное, дали бы двадцать лет тюрьмы. Все эти статьи [в уголовном кодексе] ужесточаются и ужесточаются, а дела теперь рассматривают специальные военные суды. Кроме того, теперь есть список Росфинмониторинга [финансовый стоп-лист «экстремистов» и «террористов»] плюс условный срок до снятия судимости. [Службам безопасности] так работать проще, потому что им не нужно ждать, пока кто-то что-то подожжет, они могут просто взять некоторых парней, которые ведут себя не так, говорят не о том или смотрят неправильный путь, и раскрутите красивое дело о терроризме, и получите награды и продвижение по службе.

Иван Асташин с товарищами на митинге, посвященном Дню чекиста, 20 декабря 2009 г., на Триумфальной площади в Москве. На их баннере написано: «ФСБ — враги народа». Предоставлено Иваном Асташиным и RFE/RL

Я прочитал статью, в которой вы пишете, что ФСБ — единственные террористы в России.

Да, я это написал, потому что терроризм определяется в уголовном кодексе как различные действия (не обязательно взрывы и поджоги), направленные на устрашение и запугивание населения. А кто сейчас запугивает население, кроме ФСБ? У нас есть и другие спецслужбы, но они тоже зависят от ФСБ. Знаете, когда я проводил акцию против ФСБ, я действительно не до конца понимал, что это за организация. Я понимал, что у них много власти, что в стране на самом деле чекистская диктатура, но понятия не имел, насколько она велика. Даже рядовые менты трясутся в сапогах, когда появляются сотрудники ФСБ. Перед чекистами открыты двери всех государственных учреждений. Им беспрекословно подчиняются все государственные служащие, судьи и депутаты. Поэтому я и назвал ФСБ главными террористами.

К вам в лагерь приходили сотрудники ФСБ и угрожали вам?

Да, это было в 2015 году. Как обычно, не представились, а только упомянули, что приплыли из Москвы: я в то время отбывал наказание в Норильске. Их интересовало, чем я буду заниматься после освобождения. Я сказал, что до конца моего срока еще пять лет, и я еще не знаю, что буду делать после освобождения. Мне сказали что-то в том смысле, что мне не должно взбрести в голову заниматься какой-либо политической деятельностью. Не то, чтобы прямо мне угрожали, но упомянули, что даже если я уеду за границу и у них там будет бешеная беда, они все равно до меня доберутся.

Как вас воспринимали обычные заключенные? Как герой или как чудак, чьи мотивы было невозможно понять?

По-разному. Были действительно зэки, которые говорили: молодцы, круто, их надо сжечь. Были и те, кому это показалось странным: тебя посадили на десять лет, что толку?

Рисунок Станислава Таничева. Предоставлено RFE/RL

Вы сказали в интервью, что видели всю Россию в сибирских лагерях. Что вы узнали о России? Готова ли она к революции, о которой вы мечтали?

Многие жители Москвы понятия не имеют, что происходит за МКАД, как люди выживают на зарплату в 5-10 тысяч рублей [в месяц; то есть примерно от 55 до 110 евро]. Они часто живут на воле по тем же понятиям, что и в тюрьме. Готовы ли они к революции, это сложный вопрос. Многие люди просто не могут себе представить, что все может быть иначе. Есть известный вопрос: кто [будет президентом], если не Путин? Действительно, у многих людей есть это понятие в их головах.

Встречали ли вы путинских фанатов даже в лагерях?

Да.

Были ли они выбросами или их было много?

Ярые сторонники Путина были, конечно, исключением, но я часто слышал, как люди говорят, что Путин сделал большое дело: поднял экономику, а в 90-х вообще было нечего есть. Но сейчас ситуация отходит от Путина. В том смысле, что если в 2014 году за «Крым наш» и Новороссию стояли все, а иногда парочка заключенных спорила с несколькими десятками [путинских сторонников], то сейчас они в основном разжевывают политику Путина.

Даже в сибирских лагерях в 2014 году был патриотический подъем и люди радовались присоединению Крыма?

Да, но потом ситуация изменилась, и весь подъем сошёл на нет.

В прошлом году мы опубликовали ваше письмо о ситуации в красноярской колонии, а потом надзиратели потребовали его убрать: якобы вы не автор. Мы сняли его, чтобы вы не пострадали. Что случилось с тобой тогда?

Это было неожиданно. Понятно, что если тебя институционализируют и ты напишешь что-то негативное об учреждении, то, конечно, будет реакция. Я был в Норильске, описывал общие порядки, сложившиеся в пенитенциарной системе, и привел в качестве примера красноярский лагерь. И они так расстроились! Они угрожали, очень явные угрозы. В Красноярском крае есть следственный изолятор №1, известный своими пыточными камерами. Есть областная туберкулезная больница, где заключенным абсолютно незаконно вводят сильнейшие психотропные препараты. И когда меня вызвал на беседу начальник отдела профилактики и исполнения наказаний [исправительной колонии], он дал понять, что со мной может случиться в будущем. Я знаю такие истории, как человек писал жалобы на надзирателей, а потом его везли в эти места пыток, а потом человек отказывался от своих показаний, пока его снимали на видео. Я знал, что со мной могут сделать что-то подобное. Я должен был написать документ, который получили ваши редакторы. Конечно, когда писал, очень надеялся, что разберутся в ситуации.

Мы конечно поняли, но побоялись за вашу безопасность и удалили статью.

Я надеялся, что его не уберут. И там, и через зэков ко мне пытались попасть, и на какое-то время сервер электронной почты был отключен, а надзиратель, когда ходил по обходам, давал понять, что это все из-за меня. Потом я узнал, что меня должны перевести. Изначально была информация, что меня отвезут в эту больницу в Красноярске. Мне уже через осужденных дали понять, что там меня могут провести через пыточные СИЗО. Следовательно, все пошло совсем по другому сценарию: меня перевели в ИК-17, о котором я только что писал. Меня перевезли без каких-либо неблагоприятных событий со мной. Я приехал в пересыльно-пересылочную тюрьму, и все было круто: о ситуации не было сказано ни слова. Я был там четыре дня, прежде чем попал в ИЦ 17, где заместитель начальника сказал мне в первый день: «Я знаю, почему вас сюда привели. Мне плевать на эту статью. Скажем так: ты сейчас спокойно закончишь свою фразу, и ты не будешь создавать мне проблем, и я не буду создавать тебе проблем».

Другие ваши статьи о жизни в тюремных зонах остались незамеченными?

Других тоже заметили, но реакция на них была достаточно спокойной. В свое время был специальный оперативник по работе с «экстремистами» и «террористами», и он иногда вызывал меня, чтобы сказать, что читал мои статьи.

Я уверен, что вы встречались с другими заключенными, осужденными по аналогичным обвинениям.

Да, там много осужденных по громким делам в Красноярске и Норильске. Когда я приехал в ИК-15 в Норильске, там было довольно много осужденных по 205-й статье, но в основном это были люди, принимавшие участие в боевых действиях на Северном Кавказе. Когда вы читаете их приговоры, вы находите упоминания [командиров чеченских повстанцев] Масхадова, Хаттаба и Шамиля. И когда меня год назад перевели в УК 17 в Красноярске, я тоже видел довольно много людей, которые в разные годы участвовали в боях или нападениях на силовиков на Северном Кавказе.

Рисунок Станислава Таничева. Предоставлено RFE/RL

Вы общались в лагерях с представителями разных национальностей, проживающих в России. Пересматривали ли вы убеждения, которые побудили вас стать революционером в возрасте семнадцати лет?

Да, мои взгляды изменились. Когда я присоединился к ДПНИ, я видел проблему в мигрантах, но со временем я стал видеть проблему в государстве. Мигранты ни в чем не виноваты: они едут сюда от безысходности, потому что их родные страны еще хуже, чем здесь, точно так же, как сейчас многие уезжают из России в Европу. Другими словами, эти процессы вполне естественны. Люди разных национальностей и вероисповеданий легко уживаются друг с другом. Нам просто нужна грамотная политика, чтобы избежать конфликтов. Вся эта ксенофобия во многом беспочвенна. Пока я был внутри, я прочитал «9» Роберта Сапольски.0003 Behave: The Biology of Humans at Our Best and Worst , в котором исследуется, почему люди часто предвзято относятся к тем, кто принадлежит к другой расе или этнической группе. Если докопаться до корня проблемы, то в ней нет причины. Нам нужно думать о том, что нас объединяет, а не о том, что нас разъединяет.

Я заметил в вашем интервью Би-би-си упоминание Владимира Сорокина. Вы нашли что-то общее в том, что он описывает, с тем, что вы видели в лагерях?

Да, я люблю Владимира Сорокина. Одна из вещей, которая меня зацепила, — это идея нового Средневековья, описанная в его романе «9».0003 Теллур . Могу точно сказать, что российская пенитенциарная система — это новое средневековье. Здесь, в каждом регионе, существует особый уклад жизни, который формируют как тюремные чиновники, так и заключенные, несмотря на то, что закон вроде бы один и кодексы, по которым живут заключенные, везде одинаковы. Где-то заключенные живут на свободе, а где-то надзиратели устанавливают в лагерях тоталитарный режим через избиения и пытки, как, например, было в Омске до бунта в 2018 году. сходятся надзиратели и лжеавторитеты из числа зэков. Везде существуют неписаные правила, процедуры и формы взаимодействия. Это действительно новое Средневековье.

Иван Асташин с художником Станиславом Таничевым, иллюстрировавшим его статьи. Предоставлено RFE/RL

Вы освобождены, но по-прежнему находитесь на испытательном сроке?

Да. Закон об условно-досрочном освобождении был принят в 2011 году. Меня арестовали в 2010 году, но в 2017 году в закон были внесены изменения, согласно которым все осужденные за терроризм должны быть помещены на условный срок до погашения судимости, что в моем случае восемь лет. Никому нет дела до того, как ты вел себя в тюрьме. Если раньше на условный срок назначались рецидивисты и те, кого признали рецидивистами-нарушителями тюремного режима, то теперь на условный срок ложатся и все осужденные по обвинению в терроризме. Никого не волнует, что я попал в тюрьму задолго до принятия закона. По логике, по Конституции РФ и международным нормам, на меня закон распространяться не должен. Впрочем, это относится не только ко мне, но и к другим людям в этой ситуации. На нас накладывают ограничения: мы должны отмечаться в отделе полиции от одного до четырех раз в месяц. (Я должен приходить два раза в месяц.) Вы не можете покинуть свой дом с десяти вечера до шести утра. Я подал апелляцию на свой испытательный срок и планирую передать дело в Европейский суд по правам человека, так как считаю, что эта практика нарушает Европейскую конвенцию о правах человека. Жалоба на аналогичном основании, поданная одним из фигурантов дела о Болотной площади Сергеем Удальцовым, уже направлена ​​в Европейский суд по правам человека.

Вы не хотите уезжать из России?

Не знаю. Сейчас в России все плохо, но есть много областей, где можно что-то сделать и изменить к лучшему. И я не говорю о политике в буквальном смысле. Например, защита прав человека. В любом случае, какими бы ни были обстоятельства, где бы я ни был, я все равно сделаю что-то, чтобы изменить общество к лучшему.

• • • • •

Этот перевод посвящается Владимиру Акименкову, бывшему российскому политзаключенному и правозащитнику, который на протяжении многих лет убеждал меня обратить внимание на замечательную историю Ивана Асташина. Если у вас есть средства и возможность, рассмотрите возможность сделать пожертвование в фонд Владимира для российских политзаключенных. Подробности вы найдете ниже. || ТРР

Иван Асташин и Владимир Акименков, 11 октября 2020, г. Москва. Предоставлено страницей Владимира Акименкова в Facebook

Владимир Акименков
Facebook
7 июня 2020 г.

Мой ежегодный день рождения Сбор средств для политзаключенных Дело на Болотной площади. Каждый год в этот день я провожу сбор средств в поддержку политзаключенных, с которыми сейчас работаю.